Мятежный Карабах. Из дневника офицера МВД СССР.
Шрифт:
Насколько непримиримы наши позиции теперь? Можно ли вести с ними диалог, попробовать разрешить конфликт на правовой основе? Как оценивают они сложившуюся ситуацию, какой выход предлагают? Как сложатся у нас отношения? Этой встречей я брал на себя большую ответственность. Дальнейшие служебные действия, мои позиции в карабахском вопросе, несомненно, во многом будут зависеть от ее результатов. Ошибаться было нельзя. И времени на раздумья не оставалось. Я, может, впервые в жизни ощущал себя посланцем России. Тайным. Почти тайным.
Думаю, у наших собеседников вопросов было не меньше. Их не могло не настораживать, что инициатором встречи оказался я. А ведь с момента моего прибытия в Карабах прошло всего несколько дней. Обычно они сами выявляли лояльных
Ну, вообще-то, здраво рассуждая, по-тихому их взять невозможно. Двор дома с сауной находится под мощным контролем «своих», не будем скрывать. Хотя, конечно, рискнули они с лихвой! Зато вдруг окажется, что этот бывший комсомольский собрат действительно разумный и влиятельный в определенных кругах парень, как говорили о нем Зорий Балаян и Маврен Григорян? Словом, несомненно, и Роберт, и Серж, и Аркадий задавали себе в это время немало тревожных вопросов… Как потом оказалось, в соседнем подъезде, в квартире своей мамы, ожидая результатов, нервно расхаживал Зорий Балаян, туда — сюда, туда — сюда. Один ли он?
Постепенно сам собою завязался разговор, и мы поняли, почувствовали, что мы действительно из одного племени, что в нас живет наше прошлое. И если мы с Николаем Журавлевым работали на разных уровнях комсомола, вплоть до ЦК ВЛКСМ, то Серж и Роберт были руководителями Степанакертской городской комсомольской организации. Аркадий — заместителем редактора областной русскоязычной газеты «Советский Карабах». Обнаружилось множество общих знакомых, в памяти всплыли совместные комсомольские мероприятия. Наконец, перешли к реалиям жизни. Пошли вопросы друг к другу. Самые главные.
Многие детали этого банного разговора я потом записал по свежей памяти в своем дневнике. Встреча продолжалась около трех часов. После осторожного прощупывания друг друга мы поняли, что если и есть в наших позициях острые углы, то мы не должны возводить вокруг них непреодолимую китайскую стену. В чем-то мы были оппонентами, но такими, которые должны были вместе выработать лучшие, самые разумные и справедливые решения и добиваться выхода из сложившегося тупика. Мы должны были выслушать друг друга и искать возможные совпадения позиций, ничего не отвергать из того, чего нельзя было принять сразу. Проявлять терпение и мудрость. Перед нами стояли сложнейшие вопросы, и цена у них была самая высокая.
Честно признаться, по определенным проблемам я был не готов к серьезному, аргументированному диалогу. Надо мной, конечно же, тяготела официальная, вроде бы всеми вокруг признанная, точка зрения. И как было сразу освободиться от привычных высоких понятий — «историческая сущность интернационализма», «братская дружба народов СССР», новая общность «советский народ»? Но зато я собственными глазами видел криминальную сторону конфликта, которая жестоко отражалась на жизни и быте простых людей и с армянской, и с азербайджанской стороны. И это обязывало меня не принимать на веру привычные догмы, а внимательно смотреть, думать и стараться быть справедливым.
В разговоре наши собеседники приводили множество фактов, которые подтверждали неизбежность появления карабахского конфликта в СССР из-за недальновидной межнациональной политики, в данном случае-политики ущемления прав и интересов коренного армянского населения, проводимой руководством
Жестокие преступные отзвуки недавних событий в Сумгаите, Шуши, Баку, Ханларе и Гяндже стали привноситься и в карабахское противостояние. Как мог Центр этого не заметить? Упразднение в НКАО конституционных органов управления, одностороннее репрессивное давление только на армянское население со стороны Комендатуры района чрезвычайного положения и т. д. Если Азербайджан устремленно ведет такую политику, значит, есть политические силы, которые ее целенаправленно формируют и реализуют. А кто-то их поддерживает. По неведению? Сознательно? И к чему это приведет, в конечном счете?
Естественно, раз союзное государство позволяет разворачиваться такому процессу, обязательно появится сила, защищающая законные права и свободы обиженых. Центр обязан быть объективным и справедливым. До тех пор пока этого нет, карабахцы будут собственными силами и средствами защищать себя, отстаивать законность.
Заводилой разговора в карабахской троице был Роберт Кочарян. Правда, поначалу он был насторожен больше, чем его друзья. Потом успокоился, отошел, хотя остался удивительно собранным. Это, как я потом убедился, его всегда отличало. В разговоре он был до сухости конкретен, оценки событиям давал кратко, порой жестко, но без агрессивности. И вопросы умел задавать четко, не слукавишь, отвечая. Чувствовалось, что он основательно осведомлен о положении дел в Карабахе. Роберт приводил конкретные факты, которые я не мог опровергнуть, я знал о них из официальных источников. Но были и такие, которые настораживали, ибо за ними угадывалась новая негативная тенденция. Государству как бы незаметная, незначительная, и потому — вроде такого явления и не было. Иногда — совершенно локальные вещи. Например, речь шла о незаконном формировании официальным Баку дополнительных подразделений республиканского ОМОНа, не санкционированных Москвой. Эти подразделения дислоцировались в азербайджанских населенных пунктах области или в приграничных районах. Их силами теперь все чаще осуществлялись вооруженные нападения на армянские села.
Серж Саркисян отличался удивительной доброжелательностью и на редкость удачно дополнял Роберта. Он рассказывал об историческом развитии карабахской ситуации, причем, как мне показалось, с позиций совершенно объективных. Помню, я тогда подумал, что это наверняка следствие его длительной работы советником у Председателя Комитета особого управления НКАО Аркадия Ивановича Вольского. Не мог я тогда не обратить внимания на то, с каким почтительным уважением относились к Сержу не только в его ближайшем окружении, но и в самых разных компаниях. При его появлении вокруг становилось словно бы спокойнее и теплее. Как теперь принято говорить, он обладал особой харизмой.
Помню, что именно Серж в этот вечер порекомендовал мне посетить Исполком упраздненного Облсовета народных депутатов НКАО, посмотреть, какими средствами, в каких условиях этому Исполкому приходится решать насущные вопросы населения Нагорного Карабаха. Тогда я не придал должного значения его вежливому приглашению. Даже подумал: а не была ли это с их стороны попытка проверить меня — придет или уклонится, испугавшись будущей взбучки за открытое посещение логова национальных экстремистов? Потом, через день, когда я действительно побывал в здании Облисполкома, на меня с большим изумлением смотрели все, кого я встречал в коридорах и кабинетах этого «прокаженного» здания. Оказалось, уже почти год, еще со времен Вольского, никто ни из Оргкомитета, ни из Комендатуры РЧП, ни из предыдущих составов Следственно-оперативной группы МВД СССР туда не заходил. Мое посещение было явлением неординарным не только для руководителей и сотрудников, работающих в здании Облисполкома, оно вызвало некоторый переполох в соседнем, главном учреждении Степанакерта и области, то есть в бывшем обкоме партии, а ныне — в Комендатуре района чрезвычайного положения и Оргкомитете по НКАО.