Мышеловка
Шрифт:
— А вам не кажется, мужики, что его… убили?
Рыбаки как-то притихли, отводя от меня взгляды.
Казалось, они ждали этого вопроса, или он всегда витал тут, на берегу, еще до меня. По крайней мере, они наверняка обсуждали его между собой — это было заметно по их растерянно-озабоченным лицам.
— Темное дело, — произнес наконец один из них. — Чего ему в воду-то было лезть в такое время? Мы и не видели никогда, чтобы он купался. Так, окунется у берега — и обратно.
— А может быть, он… того… сам? — предположил рябой. — Иногда бывает, что жизнь тебе — вот так! — И он провел ребром ладони по горлу.
— Не-а! — возразил другой. — Точно знаю.
— Но в то воскресенье никто из посторонних в поселке не появлялся? — быстро спросил я. — Вспомните.
Рыбаки зачесали в затылках.
— Нет… Кажется, нет… Сюда вообще редко кто приезжает… Сразу и видно и слышно.
— Значит, он мог ожидать кого-то из местных? Кому хотел оказать особые почести. Или с кем желал примириться, — предположил я. — Следовательно, до того с этим человеком у него произошел разрыв, ссора. «С кем же? — подумал я про себя. — С кем можно поссориться, как не с близким другом?»
Далее я развивал свою мысль так: первое — деда топят какие-то третьи лица, чтобы не дать ему возможность для примирения, поскольку оно может представлять для кого-то опасность; второе — сам друг убивает его, не зная, что дед желает с ним помириться, так как ссора достаточно серьезна; третье — эта ссора вообще не имеет никакого отношения к его смерти, а настоящая причина кроется в чем-то другом; четвертое — он действительно ждал какого-то важного гостя из города, но тот не приехал (или знал, что ехать бессмысленно, потому что дед уже мертв?); пятая (и самая невероятная) — дед и в самом деле покончил с собой, а чтобы замести следы самоубийства, заранее придумал какого-то мифического гостя. Но эта версия меня устраивала менее других, поскольку я знал о жизнелюбии дедули. Хотя, может быть, он уже был к этому времени смертельно болен и догадывался об этом? Все возможно… Вопросы, вопросы. Я чувствовал, что пора закругляться, больше мне от них ничего не добиться.
— А что это у вас флотилия такая маленькая? Всего семь лодок. И больше ни у кого из жителей мореходных плавсредств нет?
— Как же, у Намцевича имеется. Быстроходный катер. Он на нем гоняет иногда, рыбу пугает.
— Понятненько. Так когда Валентин вернется?
— Дня через три.
— Ладно, мужики, спасибо. Вы бы мне к субботе тоже рыбки наловили. Гости у меня будут.
— Сделаем, — пообещали мне.
Попрощавшись, я отправился к тетушке Краб, отдав ей свой «улов» вместе с ведерком. Она сразу же села чистить рыбу, пообещав угостить меня отменным блюдом: окуни, запеченные в сметанно-чесночном соусе с добавлением свежетоматного сока и гарниром из мелко порубленного папоротника. Нечто страшное. Но, как оказалось, весьма вкусное. Попутно она мне рассказывала о своем «улове», о той информации, которую ей удалось раздобыть через своих подружек-старушек. Мой «Ватсон» поработал на славу. Выяснилось, что за несколько дней до смерти дедуля имел весьма неприятные контакты, перешедшие в ссору, с тремя лицами. С проповедником Монком, с пекарем Раструбовым и, как ни странно, со своим ближайшим другом — кузнецом Ермольником.
— Давайте поконкретнее, тетушка, — сказал я, усаживаясь поудобнее. — В деталях. Главное подозреваемое лицо все же доктор Мендлев — у него с ним была давняя профессиональная вражда. Ну а с этими-то тремя что?
— Соседка моя, Марфа Терентьевна, видела, как накануне своей гибели Арсений стоял
— Забавно. Дальше.
— Другая моя приятельница, Степанида, зашла как-то в пекарню, а там Арсений и Кимка, кричат друг на друга, ссорятся. А потом Арсений не выдержал и влепил ему здоровенную плюху. Так Раструбов аж в мешки с мукой повалился, весь обсыпался. А когда Арсений к выходу пошел, так пекарь ему и просипел вслед: дескать, убьет его за это. Степанида все это слышала, хотя и стояла в сторонке. Но в чем суть ссоры — не знает.
— Еще одно оскорбление действием, — заметил я. — Дедуля-то наш драчун был, а?
— Что ты! Рука тяжелая, — согласилась тетушка и покраснела. Видно, и ей кое-чего перепало от дедушкиных ласк.
— Ну а кузнец? Он-то в чем провинился?
— Говорила я с Зинаидой, продавщицей нашей из магазина…
— Стоп! — прервал ее я. — При этом присутствовали покупатели?
— Да… были… — растерянно ответила она.
— Ну вот и напрасно. Я же предупреждал, что надо действовать осторожно, расспрашивать наедине. Что же вы такая непослушная, тетушка? Ну ладно, продолжайте.
— За день до его исчезновения пошла она в кузницу. Только дошла, а из дверей Арсений выскакивает, сам не свой, аж трясется весь. Обернулся назад и кричит: «Старый ты дурак, Потап, такой ты сякой! Видеть тебя не могу! Верни, что у меня брал, иначе худо будет!» И пошел прочь.
— Так и сказал?
— Слово в слово.
Я задумался. Это уже было что-то серьезное, горяченькое. Мог ли Ермольник убить моего деда за какую-то вещь, которую тот ему дал? Выходит, сегодня днем он водил меня за нос? Или… или их ссора не стоит и выеденного яйца? Друзья порой частенько бранятся. Надо было выяснить: что требовал дед от кузнеца? То, что было дорого для них обоих, или просто какие-нибудь портняжьи ножницы? И в зависимости от этого — плясать дальше. А вообще-то у меня выходила какая-то странная «пляска»: то гопак с массовкой, то в одиночестве вприсядку, то смертельное и завораживающее танго с невидимым убийцей.
Неожиданно еще одна мысль мелькнула в моей голове. А ведь на сцене есть еще один персонаж, о котором я позабыл: сын Зинаиды, убийца, приговоренный к расстрелу. Скрывающийся предположительно где-то здесь, в районе Полыньи. По срокам совпадало, что он мог появиться в поселке в момент или чуть раньше исчезновения деда. А что, если… он прятался в его доме? Что, если… именно он убил хозяина? Очень удобно: убей деда и живи сколько влезет, никто тебя не найдет. Но тогда выходит… Тут я, признаться, похолодел. Выходит, что он и до сих пор прячется там, теперь уже в моем доме. И может быть, именно он прошлой ночью бродил по комнатам?
— Чего это ты так побледнел, Вадим? — заботливо спросила тетушка Краб. — Не плеснуть ли тебе наливочки?
— Плесните, — упавшим голосом отозвался я. Мысль, что под боком, где-то на чердаке или в подвале, затаился настоящий убийца и точит кухонный нож, меня, мягко сказано, весьма огорчила. Значит, я буду его следующей жертвой? Что ж, с его точки зрения, это было бы логично.
— Тетушка, а за что посадили сына Зинаиды? — на всякий случай поинтересовался я.
— Ой, Вадим, слухи-то разные ходят, а никто ничего толком не знает. Зинаида молчит, как мы ее ни трясли. Говорят, то ли насильником он был, то ли семью целую вырезал… Страсть!