Мысль творит реальность
Шрифт:
– Ты сам веришь в это? – спрашивает он уже тихо, как бы устав от того, что сказал.
И поднимает глаза на Авраама.
И у того в глазах стоят слезы.
И на глазах Бога тоже появляются слезы.
И в тишине, полной тишине слышится тихий голос Авраама:
– Я поищу…
И слова эти, сказанные с надеждой, тихие и обреченные, звучат печально.
И так же печально и с любовью в голосе говорит Бог:
– Что ж, поищи…
И добавляет тихо:
– Поищи… Поищи… Еще есть время…
И поиск этот начался.
И он
И среди нас скрытые Божьи посланники ищут.
Ищут тех, чьи сердца наполнены любовью…
Кто живет по десяти заповедям и выполняет их…
Кто чист в помыслах своих и деяниях…
Кто чист душой…
Кто в ответе за всех и все, что происходит на этой планете…
Тех, кто есть – любовь – чистая и безусловная…
И ищут они тщетно, и не могут найти.
Но, может быть, ты – среди их числа?
Или, может быть, ты знаешь, – где найти таких людей?
Может, мы отменим Конец Света?..
Пришествие Христа
Он не ждал пришествия Христа.
Он никогда не забивал свою голову такими бреднями.
Было время, когда он, по молодости, пытался прочесть Библию, но ничего толком из этого не получилось. Его ум был слишком рациональным, чтобы верить во все эти сказки. Но, как человек образованный и начитанный, пытался он как-то себе объяснить, обосновать появление всех этих священных писаний, в которых, наверное, была доля правды, не на пустом же месте они появились.
Наверное, думал он, были инопланетяне, представители другого разума, которые контролировали то, что происходит здесь, на Земле, вот древние люди и поклонялись им, и считали своими богами, святыми, с нимбами на голове. А это были, наверное, какие-нибудь скафандры, или какие-то защитные излучения, которые сияли вокруг их голов. Ему нравилось придумывать такие вот реальные, рациональные объяснения всем этим религиозным выдумкам. И ему нравилось, что его выводы как-то по-научному объясняли все эти как бы существовавшие факты.
Он с интересом прочел однажды о плащанице, в которую было завернуто тело Христа, и пятна на ней остались и повторяли они очертания его тела, и как будто бы доказывали и существование Христа, и его казнь, и его воскрешение… Все это было для него понятно и объяснимо с позиции его собственной теории, и религиозной она никак не была. Он был атеистом и гордился тем, что он атеист и не поддается на всякие там религиозные штучки. Поэтому и к пришествию Христа он никак не относился. Не думал об этом. Не верил в такую возможность. А если бы и поверил, то только в рамках своей версии – вернется кто-то из той инопланетной высшей цивилизации. Вернется, чтобы посмотреть, что тут без него натворили люди, и воздаст каждому по его заслугам…
Он не ждал пришествия Христа. Поэтому для него так неожиданно и так потрясающе было то, что он почувствовал. Он почувствовал, понял, узнал, что Христос вернулся, и им был он сам.
Это было такое странное, такое шизофреническое ощущение, что
Это ощущение, такое неожиданное и необычное для него, пришло к нему рано утром, когда он с чашкой кофе в руке подошел к окну на кухне, чтобы посмотреть, что там, на улице, какая погода.
Он делал это каждое утро. Каждое утро выглядывал в окно, нехотя смотрел во двор, неухоженный, привычный своей неухоженностью, выщербленным асфальтом, который ругали все владельцы автомобилей, живущие в этом доме, но, почему-то ничего не делающие, чтобы эти дыры в асфальте залатали и их собственные машины не ездили по таким буеракам.
Он каждое утро равнодушным взглядом скользил по двору, по какой-то кособокой горке, с которой днем с криками и визгами съезжала ребятня. По песочнице, у которой днем собирались мамаши с детьми со всего их многоквартирного дома. И каждый раз, когда он оставался дома, его раздражал этот гвалт, и визг, и крики, стоящие во дворе. И дико раздражал крик, которым дети вызывали друг друга во двор.
Его бесило, когда какой-то пацаненок настойчиво и однообразно орал:
– Сашка! Сашка! Сашка!..
И когда наконец этот невидимый Сашка отвечал, начинался разговор на весь двор:
– Ты гулять выйдешь?
– Нет, я сейчас не могу!..
– А когда?
– Не знаю…
– А когда узнаешь?
– Меня сейчас родители не пускают…
И начинались длительные выяснения, почему не пускают и когда пустят… И были эти разговоры такими громкими и беспардонными, что он не просто раздражался от них, а приходил в бешенство и со злостью думал о детях, которых не воспитали родители элементарным правилам общежития, и испытывал неприязнь к этим ужасным родителям. И эта цепочка злых мыслей и чувств выводила его из себя и портила настроение. И это было постоянно, особенно на протяжении всего лета, когда окна квартиры были открыты и слышно было все, что происходило во дворе.
Каждое утро, выглядывая в окно и обводя глазами двор, он мрачно думал: «Через час-два проснутся и начнут орать…»
И он равнодушно и лениво обводил взглядом весь двор, всю его неухоженность, задерживался взглядом на кусте сирени, который как-то коряво, некрасиво рос, потому что часть веток его то ли заболела, то ли зимой вымерзла, и был этот куст уродским, раскоряченным от сухих веток.
Но в это утро, когда он подошел к окну, что-то изменилось. Что-то изменилось, и он не сразу понял это ощущение. Ничего не изменилось во дворе. Все тот же выщербленный асфальт и тот же раскоряченный куст. Все то же самое было перед ним, только чувства его были другими. Другими и неожиданными.