Мысли и размышления
Шрифт:
«Однако здесь форель-то не половишь!» — горько подумал Хемингуэй.
Подумал он горько, а тут и сам Горький идет. Шинель нараспашку, на ногах желтые галоши. Усы ледяным ветром раздуваются. Закаленный мужчина!
Хемингуэй осторожно взял его за костистое предплечье и сказал:
— Хочу писателем стать. Но… как?
Ох и обрадовался же тут Горький. Заплакал от радости. Он страсть как начинающих писателей любил. Поил, кормил, одевал. А если ты, скажем, поэтесса, то выгодно замуж отдавал.
— Хорошо! — сморгнув слезы с голубых
— Вот сейчас и начнем.
По улице в то время шел ветвисторогий олень. Молочный пар валил из его округлых ноздрей. Красавец! Чудо природы!
— Кто это по-твоему? — спрашивает Горький Хемингуэя, а сам на него подначивающе смотрит.
— Мустанг, — не колеблясь, отвечает Хемингуэй.
— Сам ты мустанг, — расхохотался Горький. — То лось, понимаешь, лось!
Идут они дальше и что ни спросит Горький и Хемингуэя, тот ничего не знает. На забор думает, что это плетень. На тополь думает, что это секвойя. А старика в разбитом пенсне почему-то назвал Троцким.
— Как же ты хотел писать, — нахмурился Горький, — если слов совершенно не знаешь?! Ну ничего! За пару недель ты у меня все слова постигнешь.
И ведь точно, все слова Хемингуэй познал. Правда, не обошлось и без хохм.
Привел Горький Хемингуэя в коровник — коров показать. А буренушки как сорвутся со своих мест, как понесутся по улице, а потом в чей-то белокаменный дом забежали.
Оказывается, коровы подумали, что Хемингуэй матадор. Ох, и посмеялись же тогда Горький с Хемингуэем. А режиссер Александров на эту тему даже лихой фильм снял. «Веселые ребята» называется.
Прошло две недели, закурил Горький трубку, попыхтел дымком, да и говорит Хемингуэю:
— Все, браток! Пришло время. Садись и пиши.
Сел Хемингуэй, стал писать. Один рассказ за другим, один за другим. Один гениальней другого.
— Стоп машина! — приказал ему Горький, выпуская клубы «Беломорканала». — На дне колодца должно что-то остаться. Теперь езжай в свою Америку, страну Желтого Дьявола. Опиши простой люд во всех подробностях.
Поехал Хемингуэй домой, в Мичиган, и стал там великим писателем. Горький же до конца своих дней следил за творчеством этого мастера пера, плакал, а иногда смеялся в свои рыжие прокуренные усы, вспоминая, как российские коровы приняли начинающего американского писателя за матадора.
Несостоявшийся оргазм
Шел я однажды по улице. Захотелось, знаете ли, по улице пройтись. У меня жена дня на три в Кинешму уехала. А когда жена в Кинешму уезжает, разве не хочется человеку по улице пройтись?
Вот и мне захотелось.
Иду я, значит, по улице и на то, как природа увядает, любуюсь. У нас в городе всегда так: осень нагрянет, тут же и природа принимается увядать. Наоборот редко бывает. А если поздняя осень, то еще и снег может пойти, и стемнеет пораньше. И слякоть под ногами. И кепка влажная.
И вот стало темнеть. И вот стали рекламы на домах загораться. И
«Ну, здравствуй, Глобусов! Домой тебе не пора возвращаться!»
— Привет, Маша Чашкина! — говорю я. — Ты куда идешь?
— Не знаю… А ты?
— И я!
Вскоре как вежливый человек пригласил я ее в кафе с металлическими стульями: кофе попить и винца сухого. Сам решил: за все заплачу, не каждый день знакомую в красной шапке встречаю. Да и жена в Кинешме. Чем черт не шутит?
Она согласилась, сказала мне:
— Ну, пошли!
А в кафе, как между мужчиной и женщиной бывает, так и случилось. Сели мы с ней на металлические стулья и о жизни разговорились. Музыка откуда-то тихая, благородная. Самое время о жизни поговорить. Вот и стали мы обмениваться впечатлениями, каких-то друзей вспоминать. И вдруг, когда почти всех уже вспомнили, она говорит:
— Не знаю почему, но домой возвращаться неохота!
Я спрашиваю:
— А чего так?
— Не знаю… Я и к любовнику не хочу.
— А чего так?
— У него голова на утюг похожа.
— А чего так?
— Не знаю… Да и оргазма давно у меня не было.
Тут-то и пронзила меня та же мысль, что я правильно сделал, что один домой не поехал. Подумал еще: «Какой же оргазм, когда голова утюг напоминает?».
Вскоре вышли мы из кафе: она в красной вязаной шапке, я в кепке. Она справа, я слева.
И вот идем мы с ней, природа вокруг увядает, разные глупости светятся на домах, а у меня из головы не выходит, что надо бы теперь не идти, а ко мне ехать. И с каждым шагом мысль эта все сильней захватывает меня. Ведь жена моя в Кинешме, а эта моя знакомая давно уже высшего сексуального наслаждения не получала. Вдруг помочь чем смогу?
Метров триста прошли, а то и четыреста. И тут вижу: природа в городе настолько увяла, что почти нет никакой! Ни собак, ни деревьев! Пора, значит, что-то решать! И вот в районе каких-то строительных нагромождений я решительно говорю:
— А поехали сразу ко мне!
А она идет рядом со мной и молчит.
Я опять:
— А давай сразу ко мне поедем!
Она молчит.
Я снова ей:
— Да поехали сразу ко мне! Чего нам, собственно, по улице-то шляться!
Молчит.
Я опять:
— Как бы хорошо было сразу ко мне поехать!
Молчит.
Тогда я подумал:
«Вот ты, значит, какая замысловатая! В кафе, когда за мой счет вино пила, столько мне всего наговорила, а как на улицу вышли, так идешь и молчишь!»