Мысли из глубины

Томирлан Мизандари

Мысли из глубины

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

Ну вот, наконец-то я и решился на этот мужественный (для меня) поступок. Это поступок с большой буквы. То, что я сейчас делаю, за одно это мне уже надо при жизни поставить памятник, меня надо увековечить. Памятник мне надо сделать большим, чтобы он был виден ото всюду. А в прочем, чего мелочиться, пусть памятники мне стоят на каждом углу. Молодые, красивые девушки будут толпами спешить к ним с огромными охапками цветов и, рыдая бросать их к моим ногам, а, рядом застыв в строгом салюте, будут стоять юные, но уже суровые пионеры и тайком вытирать набежавшую слезу умиления. А в книжных магазинах все полки будут уставлены книгами обо мне, моей нелегкой, но интересной жизни. Тут же, не отходя от прилавка можно будет приобрести маленькие мои бюсты по рублю штука. В граните, в металле, в гипсе, в дереве, я буду красив как Аполлон., суров как Мересьев и недоступен как Джомолунгма. Но все это, к сожалению, мечты. Скромные, ненавязчивые мечты. Хотя в прочем...

Сейчас 9 часов вечера,

делать совершенно нечего (прости за невольную, неудачную рифму). Сижу, мерзну от холода, по телевизору смотреть ничего не возможно, полный бред, слащаво кровавый бред, читать тоже неохота, все книги, которые находятся у меня в доме читаны перечитаны уже по 3-му кругу. В компьютере я застрял на 3-ем этапе игры "Хэксин-2", я даун, маленький недалекий даун. Господи, дети, семилетние дети щелкают эти игры как орехи, я - взрослый мужик, повидавший на своем веку, поверь мне, МНОГО!!!!! Застрял на 3-ем этапе. Я не могу в это поверить. Порой мне хочется разнести эту игру вместе с компьютером и с Филиппом Киркоровым в придачу. (Ты спросишь, причем здесь Филипп , я тебе отвечу: "Просто я его Н Е Н А В И Ж У!!!") Просто ненавижу, не знаю за что, не нравится он мне и все. В этой жизни не так уж и много вещей, которые я ненавижу, так вот в их краткий перечень входит и товарищ Киркоридзе. Я не люблю вареный лук, я не люблю запах бензина и масляной краски, я не люблю похмелья, я не люблю когда я покупаю что-либо в палатке или в магазине, а от этой вещи пахнет табаком. Даже не табаком, а табачным перегаром, потому что продавцы дымят как трубы Путиловского завода. Я не люблю внезапный визг тормозов, я не люблю ночные звонки в дверь и по телефону, они меня пугают. Моя совесть чиста как у младенца, но видимо это у нас в крови, это унаследовано с кровью наших бабушек и дедушек, этот страх навечно посилился в наших генах, страх перед внезапными ночными звонками. Еще я не люблю когда мои читают письма заглядывая мне через плечо, я не люблю железом по стеклу, я не люблю когда мне лезут в душу и когда в нее плюют я тоже не люблю. Еще я не люблю пьяные компании, наговоришь разной ерунды, а наутро жалеешь, что наговорил. Не буду тебя больше загружать своими нелюбовями, буду писать о чем-нибудь другом. Ты заметила, мой юный друг, мое письмо отличается большим оптимизмом от твоего. Твой пессимизм мне не нравится. Тут же на память пришел анекдот: Идет по улице пессимист, а за ним два оптимиста... В штатском! Вот такой вот анекдот. Есть еще один, тоже очень интересный (на мой взгляд): Бабушка укладывает внучка спать, и поет ему колыбельную песенку. Час поет, два поет, перепела весь репертуар, который знала, а он все не спит и не спит. У нее даже горло заболело и решила она немножко передохнуть, чайку попить. Только замолчала, а внучек голову поднимает и со слезинками на глазах говорит: "Бабуля, можно я теперь немножечко посплю?" Надеюсь, ты хотя бы из вежливости улыбаешься? Улыбнись, пожалуйста. Мне будет приятно. Да, чуть не забыл, у меня для тебя приятная новость, которую сообщу тебе в конце письма. Заинтриговал? Вот, мучайся теперь. А впрочем, сообщу тебе, наверное, прямо сейчас, а иначе ты будешь стараться прочитать письмо поскорее и не вдумываться в его смысл. Так вот, НОВОСТЬ: До весны осталось чуть меньше месяца. УРА!!! Ты рада? Я очень.

Однажды я прочитал, не помню где, об одной женщине миллионерше, которая вот уже 15 лет ездит по всему свету за весной. Представляешь, 15 лет весны. Как только весна переходит в лето, она тут же уезжает туда, где весна только начинается. Здорово? Когда я стану большим, толстым и богатым, я сделаю весну на всем земном шаре. Пусть весна будет для всех безвозмездно, т.е. даром. А еще у меня болит горло, а еще у меня болит шея. Скажите доктор, я умру???

Я как чукча, что вижу, что думаю, то пою, то есть, простите, пишу. Такой я человек. Да-да. Я прелесть, я очень интересен, я идеален, я кристален, я шикарен, а еще я очень скромен, а все эти громкие титулы, которыми я себя обзываю всего лишь плод моего комплекса. А еще я сегодня почему-то очень красив, я смотрю на себя в зеркало и сам себя люблю. А еще я кушал большое зеленое яблоко. Я люблю большие зеленые яблоки. Прижмешь его к уху сильно сильно, а с другой стороны тихонечко дашь ему щелбана и звук такой получается громкий и вкусный. Сейчас я его изображу, словом....

ТАНДЗ-ТАНДЗ. После этого оно даже кушается с каким-то особенным аппетитом, яблоко, получившее щелбан.

Вот такая моя жизнь. С одной стороны даже и здорово, получается какая-то идиллия. Живет такой молодой, чертовски красивый человек, кушает большие зеленые яблоки и печатает письма (прости, письмо) на компьютере, тыкая по клавишам одним пальцем. Скоро, очень скоро я набью на своем указательном пальце огромную мозоль, размером с грецкий орех, и меня занесут в книгу рекордов Гиннеса, я стану богатым и знаменитым. А все благодаря тебе. Так и быть, я поделюсь с тобой, я куплю тебе розочку. (Шутка). Сейчас я сделаю маленькую паузу для того, чтобы ты улыбнулась.

Все? Тогда я продолжаю. Да, не хочется возвращаться, но я все-таки это сделаю. Я по поводу того, что я не люблю. Перед новым годом, равно как и после него я ходил по улицам и мои глаза, душу, и сердце не радовало то, что я видел. А видел я страшные вещи. Улицы, витрины магазинов и всевозможные палатки с новогодними или как модно сейчас говорить "рождественскими" подарками оккупировали Санта-Клаусы. За все это время я увидел не более одного-двух дедов Морозов. Мне страшно жить в стране, которую заполонили

нерусские деды Морозы. Я не хочу жить в такой стране. Медленно, но с завидным упорством в нашу жизнь насильно прививается чуждая мне (я уверен, что и тебе тоже) культура, если это можно назвать культурой. Я, конечно же, не радею за то, чтобы по улицам моей страны народ ходил в косоворотках и с балалайками в руках, но нельзя забывать культуру наших отцов. Очень много влезло в нашу жизнь. Молодежь вместо слова выходные использует мерзкий набор букв "ВИК ЕНД". Нормально это нет? Может быть, так и должно быть, но мне это не нравится. Это мое железобетонное нерушимое мнение. Думаю, что ты меня поддержишь. Делаю паузу для того, чтобы ты меня поддержала. Сейчас ты должна встать сделать строгое лицо, сжать в кулак правую ладонь и изобразить знак "Рот Фронт". Сделала? Тогда продолжаю. Хотя впрочем, я уже буду закругляться. Вот вроде и все то, что я хотел тебе сказать. Может быть, когда-нибудь я заставлю себя написать тебе еще одно письмо. Скорее всего, это произойдет. Не могу сказать когда, но я думаю, что это будет. Ты рада? Думаю что да. Скажу тебе честно, по секрету, я не умею писать письма. Мне некому было писать всю свою жизнь. Ты можешь гордиться тем, что ты первый человек, кому я пишу письмо. Что там пишут в письмах, даже не знаю. Написать тебе, что ли про здоровье свое....

Пишу. Здоровье мое не очень, то там стрельнет, то оттуда выстрелит. Вообще я устал сидеть дома, я устал смотреть телевизор, я устал читать и я хочу на улицу. Хочу весну, солнце, запах зелени, море, чаек, белый пароход, огромные нефтяные пятна на голубой воде, мертвые рыбы, мертвые дельфины, запутавшиеся в обрывках рыбачьих сетей. Когда умрет последнее дерево, когда последняя река будет отравлена, мы поймем, что деньги нельзя есть...

Так, о чем это я, а ну да, прости я отвлекся. Вот такое у меня скромное желание. Весна, море, запах зелени и я среди всего этого изобилия. Красив, загорел и обаятелен. Ничего, осталось совсем немножко, надо только потерпеть, чуть-чуть, капельку. И скоро мы все это получим, я знаю, поверь мне, мой друг. Обнимаю, целую целомудренно в щеку.

Томирлан.

6.02.94

Время 22:57

КУБА

– А бабы у нас... М-м-м-м!!!
– вполголоса бубнит Куба.
– Бля буду, Грустный, ты таких баб сроду не видал!

Куба идJт впереди, слегка оскальзываясь кроссовками на влажных от утренней росы камнях. Куба или, если полностью, Кубань, это Толя Матвиенко, родом с Кубани, Краснодарский край.

– К нам во двор с другого района, прям перед моей отправкой, переехала одна... Я как раз в военкомат чапал. Как увидел еJ, а у неJ сиськи-и-и... Куба останавливается, чтобы показать какие у неJ сиськи.
– Во сиськи!!! Я, блядь, чуть челюсть не сломал...

– Об сиськи?
– спрашиваю.

Куба, не уловив подвоха, отвечает на полном серьJзе:

– Зачем? Засмотрелся, бля. Ка-а-ак наебнулся, и мордой о камень. Во, шрам, вишь, остался.

Он опять останавливается, чтобы показать, какой у него остался шрам.

ВсJ это я уже сто раз видел и слышал. И про баб с полной пазухой сисек, и про яблоки, величиной с голову младенца, и про шрам, и про многое другое. Куба боец знатный, хоть и молодой. С умом пацан. Только вот разговорчивый очень. И как он болтать не устаJт? Я иду сзади, глядя в его широкую груженую вещмешком с продуктами спину, на его разъезжающиеся ноги, и думаю о том, как же мы сейчас дивно оттопыримся. Поедим и спать. Мы возвращаемся в роту из договорного села, куда мы ходили сегодня ночью за продуктами. На тушняк и перловку уже сил нет смотреть. А тут хоть цимусом разжились.

– А я ему говорю, слышь, Грустный, - прерывает мои мысли Куба, - ты чJ, в натуре? Змей траншейный, горя захотел? А он мне...
– Куба делает остановку и рывком поправляет тяжJлый вещмешок, - ... а он мне ка-а-ак даст в репу, я прикумарил, и он свалил. Прикинь?

Медленно мы приближаемся к концу узкой улочки, где сделаем небольшой перекур и двинем дальше. Я толкаю Кубу в спину и на его удивлJнный взгляд показываю знак: молчи. Куба замолкает и идJт дальше. Из туго набитого вещмешка у Кубы призывно торчит стеклянная банка с алычовым компотом. Не хотел я еJ брать, но по жаре вещь просто улJтная. Мы проходим ещJ метров пятьдесят, Куба выходит на широкую улицу и тут же, упав на жопу, быстро пятится назад мне под ноги, скользя кроссовками и раздирая в кровь локоть. Я резко останавливаюсь, и неприятный холодок разливается по низу живота. Вместе с Кубой я прижимаюсь к стене сарая. Снизу на меня смотрит его белое лицо. Я наклоняюсь к нему, и он выдыхает мне в ухо:

– Чехи! Бойцов пять- шесть.

Вот те здрасьте! Сходила жопа за хлебом!

– Ты уверен, что это гоблины?

Куба трясJт головой, мол: ДА!!!

– Тебя заметили?

И тут же понимаю глупость своего вопроса. Если бы заметили, сейчас бы уже здесь были.

– Вот что. Отходим назад. Только тихо. И пережидаем. Понял? За мной.

Стараясь не шуметь, я встаю и, затаив дыхание, прислушиваюсь. Гоблины встают тоже и, судя по звукам, конкретно собираются куда- то идти. Подпрыгивают на месте, проверяя, не звенит ли амуниция, что-то поправляют, чем-то шуршат. Всю эту музыку за годы войны я выучил наизусть, и мне даже видеть их не надо, чтобы рассказать, что они делают. Только вот куда они тронутся? Не нам ли навстречу? Делаю знак Кубе. Уходим. Быстро. Но, не успев сделать и шагу, втягиваю голову в плечи от резкого и страшного, как гром, звука. Банка с алычой, выскользнув из мешка у Кубы, разбивается о камни. Блядь, говорил же, не надо брать стекло. Так нет же, "Компотик, компотик".