Мысли из палаты №6
Шрифт:
– Если бы в нашей роте был хоть один офицер, сынок, мы бы не заблудились. Только вот тогда при нашем наступлении тот батальон, который мы расстреляли, уничтожил бы нас с фланга. И не только нас. Вся операция пошла бы кувырком.
– Как это?
– Тот батальон с танками туда специально перебросили. Немцы догадались, где мы будем наступать. Вот только опоздали они чуть-чуть. Да и мы с тыла, как снег на голову.
– А откуда это известно?
– Мне потом в штабе дивизии растолковали. Они там всю операцию по косточкам разобрали. Наших командиров допрашивали, потом меня, что да как, и даже пленных немцев… Большой был
– Выходит, вы тогда всех спасли?
– Выходит, так, сынок… Но видно не всех выручили, раз расследование назначили. С кого-то погоны сняли бы наверняка, а то, глядишь, и шлепнули, как врага народа… Война.
– За что шлепнули?
– За бездарный план наступательной операции. Это мне уже в штабе дивизии сказали. А сначала меня самого чуть ни шлепнули.
– За что?
– За невыполнение приказа, сынок. Мы же не попали, куда надо было по приказу.
– Так хорошо, что не попали!
– Хорошо-то хорошо, но тогда об этом никто не знал… Только вышли из боя, закрепились на новом рубеже, меня тут же к комполка. Где это ты, говорит, околачивался со своей ротой? Найти вас не могли. Ну, доложил, как все было. А он не поверил, ни про немцев в засаде, ни про танки, а особенно, когда доложил о наших потерях. У всех, говорит, не меньше тридцати процентов состава, а у вас всего трое раненых. Значит, так воевали. Расстреляю, говорит, за неисполнение приказа.
– Что же он не понял, что вы всех спасли?
– Да мы сами этого не поняли, сынок… А приказ я действительно не выполнил. Это факт… Меня тут же на машину и в штаб дивизии… Приказали сдать оружие (у меня тогда, как у ротного, еще и пистолет был) и на допрос к майору из особого отдела… Ну, я тому майору все честно изложил, как было. Покажи, говорит, на карте… А как я покажу… Он рассмеялся – вижу, говорит, не врешь. Снова на машину и туда, где мы немцев покрошили. А там уже трофейная команда работает. Майор все обошел, а на наших позициях кое-где даже гильзы пересчитал, и все занес в какую-то схемку, а под конец еще у трофейщиков бумажку взял – те уже посчитали убитых… Тебя, говорит, старшина, не наказывать, а награждать надо, а вот твоих командиров к стенке за бездарное планирование операции.
– Хоть один понял… А дальше что?
– Вернулись в штаб, майор доложил комдиву. Тот меня вызвал. Так ты, говорит, со своей ротой два танка уничтожил и целый батальон, да еще без потерь – удачно же ты заблудился, старшина… В общем, вернули оружие и отпустили… А после обеда снова вызвали в штаб к тому же майору. Он мне все подробно и растолковал. В штабе уже во всем разобрались. Всю картину боя восстановили. Сверли, говорит, старшина, дырочку под орден.
– Так это тебе тот майор про орден сказал?
– Не только… Комдив кроме ордена пообещал даже офицерское звание. В войну это было проще. Тем более на фронте… Зато в полку ждал сюрприз так сюрприз.
– Представляю, батя.
– Вряд ли, сынок… Это после войны всем кажется, что воевали героические люди, кристально честные личности. Ангелы… Нет, сынок. Люди все те же. Только вот сволочь на фронте еще опаснее, чем где-либо, а человек порядочный еще больше незащищен. Его-то такой и толкает во все опасные дела. Выживет – герой, а погибнет – не я же.
– К чему это ты, батя?
– Ты сам подумай, сынок… Так
– Что же он такое сказал? – прервал я затянувшуюся паузу.
– Не поверишь, сынок… Сам не ждал, тем более от коммуниста… Лучше бы, говорит, ты вывел роту, куда положено. Перебили бы вас немцы, и проблем у меня сейчас не было… И чего, говорит, не шлепнул тебя за неисполнение приказа… Танками вашими захотел похвалиться перед комдивом… Вот и похвалился… Иди, говорит, старшина с глаз долой, приказ получишь от комбата. Надеюсь, десантник, больше с тобой не увидимся.
– Вот сволочь! – не выдержал я вопиющей несправедливости.
– Да уж, действительно, пожелал, так пожелал, – согласился отец, и после паузы продолжил, – Вечером от комбата получил приказ сдать позиции роты соседям и ночью переместиться на левый фланг полка… Только переместились, тут как тут начштаба полка с новым приказом – на рассвете атаковать укрепрайон противника, который прямо перед нами… Странным мне все это показалось: приказ устный, наступать должна только наша рота, и никаких данных о противнике… Лишь общие слова – прорвать линию обороны, подавить сопротивление и ждать общего наступления. Какого общего наступления? Сколько ждать?.. Спросил начштаба, а он мне матом – твое, мол, дело, старшина, не приказы командиров обсуждать, а добросовестно их исполнять… Тогда я затребовал письменный приказ… Получишь в свое время, сказал, и укатил… Так мне все это не понравилось, сынок. Чувствовал какой-то подвох, а спросить не у кого. Поговорил с ротным, который здесь закрепился сутки назад. Тот ничего не знает. Немцы, говорит, на наш огонь не отвечают, маскируются, а пленные сказали, впереди мощная оборона… Такое ощущение, нашу роту под огонь хотят сунуть… Ну, думаю, я-то точно не жилец, а рота за что должна страдать?
– Батя, а можно было пожаловаться кому-нибудь?
– Кому, сынок? В армии приказ надо сперва выполнить, а потом обжаловать… Бойцам ничего говорить не стал. Зачем? Им в бой идти, а как без веры? Без веры нельзя… А сам до утра глаз не сомкнул. За себя не боялся. Я почему-то всю войну чувствовал, что непременно жив останусь, а вот бойцов было жалко. Молодые ребята, не старше двадцати. Я их даже толком узнать не успел. Но ребята надежные, в первом бою не подвели… Написал письмо вашей маме. Где-то оно у нее до сих пор лежит.
– Видел я эти треугольнички, батя. У мамы их целая пачка. Попросил как-то почитать, не дала.
– Когда-нибудь прочтешь, сынок. Я и то их не читал больше с самой войны. Уж очень не хочется вспоминать, – отец с сожалением посмотрел на пустую бутылку и продолжил, – За час до атаки приехал комбат, вручил приказ. Из приказа узнал, что рота должна провести разведку боем. Поразило одно – нам запрещали отход на исходные позиции. Мы должны вести бой до последнего патрона и ждать подкрепления… Знаешь, сынок, прочел и понял, выручать нас никто не будет – мы обречены. Так стало жутко и еще обидно: сутки назад мы спасли часть от разгрома, а нас теперь гонят на убой.
Конец ознакомительного фрагмента.