Мыслящий тростник
Шрифт:
Вернулась Иветта с бутылкой шампанского и бокалами.
— Розовое! — радостно объявила она. — Мое любимое.
— Я собирался предложить его сегодня после обеда, — сказал Марсиаль, — да забыл. Значит, нам повезло! Смотрите, как отлично заморожено! Вы сейчас выпьете нечто выдающееся!
Он сжал левой рукой горлышко бутылки и стал откручивать проволочку. Откинувшись на подушку и скрестив руки на одеяле, мадам Сарла пристально наблюдала за этой сценой времен упадка Римской империи.
— Ну и ну! — пробормотала она. — Чему только не приходится быть свидетелем…
— Надеюсь,
— Я? Да никогда в жизни! Взять на душу такой грех?
— Если за тобой не числится более тяжких, то это еще полбеды.
Выстрел вылетевшей пробки прозвучал, как праздничный салют. Марсиаль ловко налил шампанское в бокал, не расплескав ни капли.
— А ты, однако, мастер! — сказала Иветта.
— Давай скорей другой бокал! — крикнул Марсиаль. — Честь первого бокала, тетя, по праву принадлежит тебе!
— Я же сказала, что не буду. Сколько тебе объяснять?
— Прошу, тетечка, доставь нам удовольствие. Оно отменное, поверь. Самый высший сорт. Я не смотрю на цену, когда покупаю шампанское.
— А разве ты вообще смотришь когда-нибудь на цены? — И мадам Сарла взяла протянутый ей бокал. — Ох, зря я это… Но уж если ты что-нибудь вобьешь себе в голову… — И она поглядела на племянницу. — Вы, милая Дельфина, видно, немало натерпелись от этого тирана!
— И не говорите!
Марсиаль сиял.
— Ты видишь, как в этом доме относятся к твоему отцу? — призвал он в свидетели дочь. — Хоть ты меня защити!
— Папочка, я тебя обожаю! — воскликнула Иветта тоном послушной девочки. — Ты лучше всех на свете!
— Наконец-то мне воздают должное. Ваше здоровье, прекрасные дамы!
Он поднял бокал. Все четверо пригубили шампанское и замолчали, смакуя.
— М-м… — промычала Иветта. — До чего же вкусно!
— Ну, а как ты его находишь? — спросил Марсиаль тетю.
— Ничего не скажешь! — И она покачала головой.
— Готов держать пари, — подмигнул Марсиаль Иветте, — что твой писатель никогда тебя таким не угощал.
— Еще бы!
— Они жить не умеют! Кроме своих книг… — Он не окончил фразы, да в этом и не было нужды. Приговор над писателями был произнесен раз и навсегда — тут не о чем было даже говорить.
— Жаль было бы извести такое шампанское на Юбера! Разве он в состоянии его оценить? — продолжил Марсиаль.
— Скажите на милость, — возмутилась Дельфина, — почему это он не в состоянии?
— Да просто потому, что, кроме высшего света, его ничто не интересует. Ты бы только видела, Иветта, как он изменился в лице, когда узнал, что ты знакома с этой знаменитостью. Его ничто не интересует, кроме светской хроники и системы информации. Подайте ему трех герцогинь и один компьютер, и он будет на верху блаженства. Больше ему ничего не надо!..
Этот обобщенный портрет вызвал у Иветты улыбку.
— Не набрасывайся на Юбера, прошу тебя, — взмолилась Дельфина.
— Разве я говорю о нем что-нибудь плохое? Просто я хочу сказать, что он аскет.
— Он несколько… — начала мадам Сарла с многозначительной полуулыбкой заправского психолога.
Марсиаль
— Тетя, скажи нам, что именно он «несколько…». Обожаю твои характеристики. Прошу тебя…
Мадам Сарла, казалось, искала подходящее слово.
— Он несколько… химеричен.
— Бесподобно, тетя! — восторженно воскликнул Марсиаль. — Вот именно, химеричен… — И тут же зашелся от приступа конвульсивного хохота, сдержать который был явно не в силах. — Химеричен… Химеричен… — вполголоса повторял Марсиаль, разглядывая свой бокал.
Иветта могла теперь свободно отдаться веселью, которое так и рвалось наружу. Мадам Сарла некоторое время смотрела на отца и на дочь, которые прямо корчились от беззвучного смеха, не в силах остановиться.
— У вас у обоих идиотский вид… — произнесла она невозмутимо.
Ее замечание не прекратило приступа хохота. Наоборот, произвело, скорее, обратное действие, даже Дельфина поддалась общему веселью.
Сцены, подобные этой, разыгрывались у Англадов в те годы, когда дети были еще маленькими. В этой семье ценили смех, особенно тот, что не нуждается ни в чьей помощи и готов разразиться по самому ничтожному поводу. Подростками Жан-Пьер и Иветта больше всего на свете любили эти домашние представления, которые они называли «сеансами», когда их отец просто расцветал, опьяненный собственным остроумием, — он изображал родственников и знакомых, пародируя манеру говорить, голоса и жесты. Отец доводил свои образы до карикатуры, безмерно утрируя все смешное, и не гнушался даже скабрезными и циничными намеками, от которых дети восторженно выли и смеялись до слез, даже если и не понимали толком, о чем идет речь. Потом, когда дети подросли, школа, товарищи — одним словом, внешний мир стали для них значить больше, нежели семья, они начали обо всем судить с высокомерием шестнадцатилетних, и «сеансы» происходили все реже, потому что не имели прежнего успеха.
— Давай я тебе еще налью, — обратился Марсиаль к тетке, — надо же отметить это «химеричен».
И, несмотря на протесты мадам Сарла, он снова налил ей немного шампанского. Дельфине и Иветте тоже.
— Да-да, — продолжил он. — Юбер вечно витает в облаках… Ты бы только послушала, Иветта, как он нам рассказывал про новейшую теологию!
— Теологию? А что он в ней смыслит?
Подражая изысканно-светской интонации Юбера — степень перевоплощения была такой, что он стал даже физически похож на свояка, — Марсиаль заговорил:
— Переосмысление, не правда ли, идеи бога, потому что всякому ясно, что библейский Иегова, не правда ли, совершенно не сочетается с эрой счетно-вычислительных устройств, теперь принять могут только одного Иисуса Христа, и то, не правда ли, без его божественных атрибутов…
Номер имел успех. Иветта и Дельфина так и покатились со смеху. И хотя мадам Сарла меньше других поддавалась этой заразе, она тоже не смогла удержаться и засмеялась.
— В следующий раз надо завести Юбера на тему свободной любви, — сказал Марсиаль. — Вот обхохочемся!