МЖ. Мужчины и женщины
Шрифт:
Считается, что автомобиль – символ и одновременно реальное воплощение американской свободы. На самом деле – это как панцырь у черепахи, делающий ее животным крайне малоподвижным. «Дом на колесах» – вроде того дома, который улитка носит на себе. Все свое ношу с собой: американцам автаркия бы нужна, но не получается: нефть – у арабов. Автомобиль не ускоряет, а замедляет течение американской жизни, даже и буквально: посмотрите на американский хайвей в час пик («раш ауэр»).
И тут вспоминается еще один «референт», всем референтам референт – земля. И как на нее – русскую в данной случае – довольно еще робко, но пробует разинуть хлеборезку Московская патриархия.
Аристотелевской «действующей причиной» в этой акции выступает скорее всего «тувинский сенатор» – а на деле московский банкир – Сергей Пугачев, в банке которого состоят клиентами
Если мне математически докажут, что истина – это «Дженерал моторс», а не Лев Толстой, я предпочту остаться не с истиной, а со Львом Толстым. А среди героев Толстого – Хаджи Мурат.
Это не Чечня за независимость борется, и не исламские фундаменталисты оскорбляются зрелищем голливудских сисек и ляжек, а пески пустыни взметнулись выше манхэттенских небоскребов. Той самой пустыни, нефтеносной. Ураган аравийский. Бессмертья, быть может, последний залог. Нет никакого исламского фундаментализма. Происходит восстание природы против технологии, референта против симулякра. «Зеленый» (не шум, а) бунт. Вспомним, что «зелеными» себя называют обеспокоенные экологи; случайно ли это совпадение с цветом знамени пророка?
При этом – грим и маскировка по всем правилам семиологии, «науки о знаках». Бушу-сыну в Ираке примерещилось атомное оружие. Но бомба Саддама – это самый настоящий симулякр. И не Буш Саддама испугался, а технологическая цивилизация собственными призраками преследуема. Это чистой воды психологическая проекция. «Дженерал моторс» сама с собой воюет – средствами «Дженерал моторс»: стингерами у моджахедов. Самоотравление Форда Фрейдом. Рвота технологии террором.
Это началось как раз в том самом 1914 году. Диагноз был ясен и Томасу Манну, и Бердяеву. И лекарство прописано – назад к Нафте (не к нефти!). Нафта – нафталин, то есть консервация, а не производство. Правда, Нафта говорил и о терроре, и таковой не заставил себя ждать. Но тут на мировую сцену вылезла Америка и произвела самый настоящий ренессанс капитализма-империализма, да еще без террора. Да еще пролетариев обогатила, решив вроде бы все вопросы к вящей славе той же «Дженерал моторс компани».
Это оказалось всего-навсего отсрочкой. Вливание свежей крови подействовало ненадолго. Маяковский в 1925-м: «Может статься, Соединенные Штаты окажутся последними защитниками безнадежного буржуазного дела». А подлинное буржуазное дело – не демократия (кто же против?), а непрерывное и всевозрастающее производство. И вот это дело оказывается безнадежным, бесперспективным. Какой боров лучше: на колесах или на копытах? Где лучше валяться: в земной грязи или на радиоактивной свалке? Пузыри биржи вместо пузырей земли?
Альтернативное будущее описано у Набокова в «Приглашении на казнь»: вещество устало, и последний аэроплан летает только по праздникам, для развлечения инвалидов. Ей-богу, я «за» – и готов считать себя таким инвалидом.
Рушатся чары еще одной Волшебной Горы. Да и гора-то, откровенно говоря, поплоще, поплоше прежней: предлагает не высококультурное созерцание, а бешеную активность по производству фридмановского «лексуса», в сочетании с оливковой ветвью нечаянно, но не случайно напомнившего эренбурговского мистера Куля, который писал на производимых им снарядах: «Не убий!» – «Да разнесут они благую весть во все уголки земли!»
Впрочем, гор на свете много, сохранились даже и волшебные, вроде Кракатау. На Западе, с Западом не кончается мир – вот что пришлось нам узнать с неким, не скрою, сожалением (нам –
Вспоминается финал романа Ивлина Во «Горсть праха»: просвещенный англичанин попал в гостеприимный плен некоего изгоя, выбравшего джунгли. Хозяин наслаждается великолепным английским гостя и его несравненным умением читать Диккенса, полное собрание которого украшает жизнь в джунглях. Прочитав все тома, возвращаются к первому. Невольный гость изнывает: когда хозяин отпустит его восвояси? А тот и не думает его держать: пожалуйста, уходите в любой момент и в любом направлении. Дело только в том, что никакого направления в этих джунглях не найти. Мораль ясна, отчего не делается утешительней: бросай Диккенса и уходи не зная куда – к крокодилам или даже к людоедам, как Майкл Рокфеллер. Вот современное состояние Запада: Диккенса он уже бросил, но ему всё еще кажется, что он знает путь в джунглях и пустынях «третьего мира».
Что касается русских, то у них есть великий утешитель – В.В. Розанов. Тот возражал тогдашнему мизантропу Константину Леонтьеву:
Человечество износилось: в цивилизации нет больше зарождающихся идей, и в то же время этнографический материал <...> исчерпан <...> Но в каком смысле можно сказать, что, напр., русский народ исторически износился, если буквально он живет сейчас не сложнее и не душистее, не развращеннее и не культурнее, чем при Владимире Мономахе?.. Если у западных народов, германцев и романцев, в движение приведена вся масса народов, «вскисло» и «взошло» уже всё, что способно к этому (хотя и это хорошо ли мы знаем?), то на пространстве восточной Европы жили историческою жизнью буквально тысячи, а не миллионы; люди и человеки, а не народы. Наконец, прожили ли и отжили ли мусульмане? Что такое еврей, и кончено ли с ним? Явно, что главные узлы истории даже и не завязывались, а не чтобы развязались в прямую и гладкую, рациональную, понятную нить. Ничего в истории не понятно – значит, вся она еще в будущем. Жизнь греков, римлян уже ко временам Александра Великого и Тиверия – изъяснилась внутренним изъяснением, равно была понятна для Факиона, Демосфена, Ювенала и Тацита. Нам все еще ничего не понятно из хорошо известных фаз всемирной истории: Что? Для чего? Чем все это кончится? (...) не только не тронуто ядро русского племени, не жила вовсе Литва, ничего не сказали угрюмые финны: но посмотрите на свеженьких, как ядреное яблоко, татар с халатами: неужели эти молодцы, эти явные дети, нимало не развращенные (признак смерти, разложения), не способны прожить час хорошей истории? Право, и Соловьев, и Леонтьев судили человечество по петербургским адвокатам, петербургским журналистам, неудачным профессорам московским, харьковским, киевским. Бог с ними! Какая же это «фаза всемирной истории». Просто – это неудачные современники.
Утешения Розанова – из репертуара горьковского Луки: все блохи неплохи, все черненькие и все прыгают. Только сегодня вместо московских и харьковских профессоров нужно ставить французских философов. Почему-то Розанов Китай забыл в этом перечислении. А как не задуматься о его будущем, которое, может статься, и есть будущее человечества? Чем он хуже (мельче), скажем, Рима? Да хоть бы и не Китай брать весь, а, скажем, Сингапур – модель лучшего из миров: Нью-Йорк, только чистый. Отец-основатель сингапурской демократии Ли Куан Ю, на манер персонажа Во, усмехается в разговорах с западными журналистами, говорящими об отсутствии в Сингапуре оппозиции: да я ее не запрещаю, просто 92 процента сингапурцев постоянно голосуют за меня. И это действительно так.
Помянутый поэт писал в начале новой эры, когда еще ничего не было ясно, а только смутно мечталось:
В бетон республиканского фонтанаИ мяч стучит, и пятки шалуна,И детский смех... Но нам смеяться раноИ нет еще нужды воспоминать.Одного из таких (американских) шалунов, в припадке детского смеха решившего развлечься начертанием родимых граффити на стенах сингапурских небоскребов, наказали древнекитайским способом: бамбуковыми палками по пяткам; пойдя на уступки протестующему Западу, ограничились тремя ударами. Вот вам и компромисс, вот вам и конвергенция Запада и Востока. «Полюбил без памяти микадо / Желтым сердцем за морем жену».