Н.У.Б.: палач по имени Амнезия

Двуликий Богдан

— А какой конечный смысл ты за всем этим видишь, — отозвался из кухни механик.

— Конечный смысл? Конечный смысл — вернуть нормальную жизнь. Вот таков он.

— Амбициозно. Амбициозно настолько, что даже… нереально, — механик принёс охапку каких-то предметов, по всей видимости, съестных и положил прямо сверху инструментов.

— Этот конечный смысл должен, по идее, быть заложен в каждом человеке. Если всё происходит по природе вещей. Каждый человек должен и жить нормально, и отчётливо понимать, что он имеет право на нормальную жизнь. Похоже, этот момент с какого-то времени безвозвратно упущен. Говоря сейчас «безвозвратно», я имею в виду не то, что вернуть положенное

невозможно, а то, что вернуть его сейчас без глобальных потерь просто не выйдет. Ты мог бы иметь собственную автомастерскую, в которую ходили бы люди и оставались бы довольны твоей работой, а каков сейчас твой максимум? То, что предложили тебе штабные: довольствоваться тем, что тебе разрешат, возможно возиться со своей рухлядью — она же ласточка — да при этом ещё и стукачить в штаб. Как перспектива?

— Да понятно, — тихо, с недовольством сказал механик. — Но не один же я прос*ал своё будущее. Это… будто само произошло.

— Именно, — искатель пристально заглянул к нему в глаза. — Само. Потому что было пущено на самотёк. У тебя есть киянка? — снова переключился на более приземлённую тему искатель.

— Твоя потеря памяти точно выборочная. Ну вот как можно ни хрена не знать про себя, а про инструменты и компы помнить, при чём немало. Не знаю, надо искать. Да, впрочем, зачем тебе киянка? Возьми эту лепёшку — ей запросто зашибёшь, — механик пододвинул искателю упаковку, в котором лежало изделие, похожее на хлебное.

Оно было жёлто-серого цвета, а стикер на упаковке свалялся по уголкам, но надпись можно было разобрать: «Хлебное изделие из муки второго сорта «лепёшка».

— Как бы ни была плоха эта жратва, раскидываться и ей не советую, — не улыбнувшись отреагировал на шутку боец и попробовал продавить хлеб. — Хотя в чём-то ты прав — по прочности, из неё бы неплохая рукоятка могла выйти.

Искатель аккуратно надорвал упаковку и отломил небольшой кусочек лепёшки. Оторвать не получилось — слишком жёстким было тесто. Чтобы разжевать его, приходилось сильно сдавливать челюсти. Только когда тесто достаточно размокало во рту, его можно было более или менее нормально разжевать.

— Да, жестковато, но съедобно. Не выкидывай. А ещё — такого много не съешь — не та пища, чтобы объедаться. Оно в военном положении и ни к чему. Киянку несёшь?

— А, да, — спохватился механик и направился в сторону веранды.

— Не уверен, возвращается ли постепенно ко мне память, или её в своё время не до конца отшибло, но я помню. Что раньше была такая забавная игрушкам-называлась ещё смешно — ё-ё, вроде, что-то типа этого. Не помню точного его внешнего вида, но помню принцип: это каучуковый или резиновый шарик, к которому прикреплена эластичная верёвочка. И этот шарик бросаешь, фиксируя в руке верёвку, и шарик возвращается к тебе обратно. Вот я молоток по такому же принципу решил и сделать. Забавно. Правда в моём случае желательно, чтобы молоток возвращался мне в руку с небольшим кровоподтёком, свидетельствующим о ранении неприятеля. Чёрт, мне этих мразей даже неприятелем называть нет хочется.

— Я помню, когда мы с ним немного разговорились о жизни… Сейчас это чем-то странным представляется, даже диким, — заговорил вдруг совершенно на своей волне механик, вернувшись с террасы.

— С кем? — не поднимая головы отозвался искатель.

— С журналистом тем. С газетным режиссёром. В общем, разговорились мы с ним, это было незадолго до всей этой вакханалии. Только сейчас, наверное, я понимаю, что всё шло к этому. Мы обсуждали и резкий рост числа заболевших, и странные поползновения власть предержащих. Мне тогда в голову пришёл вопрос, элементарный, на самом деле, правда я до сих

пор не понимаю, почему я задал его именно старику. Будто он смог бы исчерпывающе на него ответить. Я спросил: «Интересно, а каковы наши шансы выжить?». Я не мог держать этот вопрос в себе. Прямо волнение чувствовалось, довлело что-то внутри. И когда я спросил это, легче мне не стало — даже напротив, волнение ещё больше усилилось от того, что ничего хорошего в предполагаемом ответе старика мне не предчувствовалось. Он тогда и сказал: «Смертей будет много. Но главное, чтобы было как можно меньше бесполезных смертей. И когда моё сердце перестанет биться, ни в коем случае не сметь говорить, что я умер — это моя просьба. Я уйду из этой жизни небесполезно». Что именно он имел в виду, я и до сих пор не знаю, а как-то в душу запало. Ты что-то знаешь о нём?

— Кроме того, что он ровно такая же жертва, как и ты — ничего. Разница лишь в том, что ты пока жив. Ну, ещё болел он.

— Да, я припоминаю. У него эпилепсия, по-моему, была. Когда канитель пошла эта с вирусом — у него то ли осложнения начались, то ли это вирус так мутировал. Я не силён в медицине. Помню только, что на самочувствии это сказалось плохо. А уж как он жил тут последнее время… Вот у знал от тебя о его смерти. Вернее, о том, что он покинул этот мир. Хочу уважить его желание — должно же оставаться что-то человеческое. Мы и так почти всё потеряли.

— Жёсткая ирония, однако, — механик повертел в руках киянку и положил обратно на стол, — он жил от тебя менее, чем в двух кварталах, по моим подсчётам, а ты ничего о нём не знал. да и он о тебе не знал. Правда он про тебя ничего и не говорил. Он в принципе не так и много говорил при мне. Мне ещё нужны саморезы, самые крупные, и кусачки. В крайнем случае, если кусачек не будет — пилка по металлу.

— У тебя ещё много там в планах по созданию идеального оружия из сподручных материалов? Может, тебе самому сразу выйти на террасу и посмотреть? Мне не жалко — я покажу.

— Всё нормально. Больше не погоню никуда. Принеси мне всё то, что я сейчас назвал, и прихвати проволоки алюминиевой и металлическое кольцо такое, чтобы налезло на рукоятку, — с этими словами искатель взял в руки киянку и демонстративно подержал в руках.

— Проволока есть, и даже знаю где. А вот где же я тебе кольцо найду такое. Посмотрю, конечно, — механик вновь исчез на террасе.

Через пару минут он принёс запылённый прозрачный пакет с длинными саморезами, неправильной формы моток проволоки, кусачки и молоток.

— Молоток зачем? Тут и так их тут… не один.

— Подумал, что с него можно снять металлическое кольцо — рукоятка почти такая же, как у киянки.

— Рационально мыслишь, — искатель повертел в руках поочерёдно то киянку, то молоток, — может, и подойдёт.

Встав из-за стола, он откопал среди множества разложенных на столе инструментов отвёртку и коловорот, положил их чуть ближе к себе, затем отодвинул ненужные инструменты в сторону. Зафиксировав киянку на краю столешницы, боец стал сверлить в рукоятке отверстие — на манер того, что было просверлено в молотке.

— Тоже бумеранг будешь делать? Бумеранг-киянка… Забавно.

— Почти. Название — не суть. Но принцип ты практически уловил.

Досверлив отверстие и очистив его от мелкой стружки, искатель развернул инструмент рукояткой от себя, взял в руки отвёртку, саморезы и стал аккуратно, чтобы отвёртка не соскакивала с саморезов, ввинчивать их в киянку.

— Теперь этот шипастый снаряд надо немного утяжелить. Сечёшь принцип? — искатель воодушевлённо вкручивал в киянку саморезы.

— Ну… Думаю, саморезы для большей травматичности. Других версий нет.