На 127-й странице
Шрифт:
– По правилам сумо, – добавил он.
Я ошарашенно посмотрел на Картера, потом перевел взгляд на занимающегося с гирями циркового силача. Аллан Менье был на голову выше меня, неимоверно шире в плечах и весил, наверное, на килограмм тридцать больше меня. Картер, как-то, рассказал мне, что познакомился с Алланом в полицейском участке, куда пришел выручать своих жонглеров из цирка. Те, будучи пьяными, слегка побуянили в небольшом местном ресторанчике. В тот день мистер Менье, который служил в то время полицейским, принес в участок двух хулиганов. Хулиганами были два, вполне
– Вполсилы, – стал объяснять Картер, правильно поняв мои колебания. – Просто джентльменский поединок. Аллану нужна тренировка перед Японией. А для вас это будет просто разминка.
Услышав это объяснение, я уже было собрался вежливо послать подальше Картера с его предложением, но тут я посмотрел на Генриха и увидел его восторженное лицо. Я понял, что если я не хочу упасть в его глазах, то я должен принять бой.
– Завтра. Утром, – сказал я. Лишние зрители моего поражения мне были не нужны.
– В семь утра, если вы не возражаете, – предложил Картер.
– Согласен, – подтвердил я. – И … вполсилы.
– Да, да, конечно, – с воодушевлением заверил меня Картер, но его слова меня совершенно не успокоили.
Сцена 62
На завтрак я заказал омлет в каюту. Ел без аппетита. Генрих, как всегда, наяривал за обе щеки. Потом он ушел к китайцам дошивать свой костюм, а я вышел на палубу и устроился в шезлонге. Настроение было отвратительное. В голову лезли разные мудрые восточные изречения типа «Военная тактика подобна воде, которая избегает высот и стекает вниз. Так и вы должны избегать того что сильно, и бить в слабое» или «Выигрывает тот, кто знает, когда сражаться, а когда нет», но я не видел, как я могу использовать их в данной ситуации.
Немного меня отвлекло наблюдение за рыжим матросом, который, как считал Генрих, спер у капитана Хемпсона часы. Тот пару раз скандалил с боцманом. О чем они ругались, я не слышал, но оба были сильно возбуждены. Потом меня стал развлекать мистер Томпсон.
– Добрый день, мистер Деклер, – поздоровался он. – А я вас искал в салоне.
– Я завтракал в каюте, – объяснил я. – Присаживайтесь.
Он присел на стоящий рядом шезлонг. Некоторое время мы играли в игру «кто первый скажет, тот кошку съест». Проиграл Томпсон. Он несколько смущенно, насколько мог смущаться опытный делец, начал:
– Понимаете, лорд, я вчера вечером думал о нашем разговоре и …
– Вы переменили свое мнение? – решил помочь ему я.
– Нет, что вы! Ваш «Телевизор» – прекрасная вещь! Но, может быть, вы согласитесь продать мне свою идею?
«А ведь это выход,» – подумал я. – «Мне нужны деньги сейчас и не нужны хлопоты потом».
– 500 долларов.
– Возьмете чеком? Стандарт банк принимает мои чеки по всей Юго-Восточной Азии, –
– Половину, – согласился я. – Половину – наличными, а на половину – выписывайте чек.
Томпсон ушел, а через полчаса вернулся и вручил мне конверт.
– Здесь все, как мы договорились, лорд.
– С вами приятно работать, мистер Томпсон, – похвалил его я.
Затем я пробежал глазами договор о продаже всех своих прав на изобретение под названием «Телевизор», похмыкал про себя над его описанием, которое составлял явно сам Томпсон, не нашел никаких «подводных камней» и поставил свою подпись.
Томпсон ушел, как мне показалось, весьма довольный. Конверт с чеком и деньгами лежал во внутреннем кармане моего пиджака. Мысли опять вернулись к завтрашнему поединку. «Ладно,» – подумал я. – «Если я и буду битым дураком, то дураком с деньгами».
Сцена 63
Во Владивосток весна приходит поздно, не раньше середины мая. Но и тогда привычного для средней полосы буйного цветения яблонь, вишен и груш здесь не увидишь. Как не старались энтузиасты-одиночки, но не приживались эти деревья в здешнем холодном климате.
Елизавета Васильевна часто вспоминала ту яблоньку, которая росла у них саду в Тобольске. Ее она самолично выписала из центральной России и несколько лет выхаживала. И пусть после начала цветения на Тобольск часто налетали холода, но яблонька все же цвела и радовала взор пожилой женщины.
Но яблонька осталась где-то там, вдалеке. Здесь, на краю света Елизавета Васильевна вместо яблони в саду их нового дома посадила несколько саженцев местного дикого абрикоса и теперь часто, вздыхая, говорила:
– Не дождусь я, когда они зацветут. Помру.
– Что ты бабушка, конечно, дождешься, – успокаивала ее Вера. – Ты же у нас такая молодая!
Елизавете Васильевне было приятно внимание внучки, и она улыбалась, слыша такие слова. Вера знала, как порадовать свою бабушку. Она просила отца, и тот после работы в гимназии покупал на местном рынке веточки дикого рододендрона. Несмотря на то, что была середина февраля, Вера ставила веточки в воду, а через пару недель они уже цвели ярко розовыми цветами. Ее бабушка любовалась распустившимися цветами, а Вера запечатляла их на своих акварелях.
В тот год Елизавета Павловна тоже успела полюбоваться цветами рододендрона, а потом слегла и больше уже не встала с кровати. Сильный кашель и жар свели ее в могилу. Умирая, она перекрестила сына Александра, а внучке сунула книжку сказок, которые они часто читали вместе.
В книжке сказок, между страницами с приключениями Ивана-царевича Вера нашла письмо, в котором ее бабушка снова напоминала ей о мести, а в коробке своих игрушек – красивый лакированный футляр. В нем лежали очень красивые серьги, кольцо и ожерелье. «Продай. Деньги используй на месть,» – так написала в письме ее бабушка, Елизавета Васильевна Порошина, мужа которой, Николая Степановича, расстреляли тридцать восемь лет назад во дворе Петропавловской крепости.