На арене со львами
Шрифт:
— Почему?
— Потому что так вы звали меня раньше, и теперь у меня от этого прозвища разрывается сердце.
— Что ж, коли разрывается, значит, оно у тебя есть. Хоть ты, может, даже сам этого и не знаешь.
Они сделали бок о бок несколько шагов, потом Морган остановился.
— Не хочу снова угодить на зубок Миллвуду.
— Миллвуд сейчас и мать родную не узнает. Я влил ему в глотку столько виски, что шоферу, наверно, пришлось втаскивать его в машину домкратом.
Мотор уже был заведен и дверца открыта. Зеб Ванс повернулся к Моргану, протянул руку.
— Может, когда заглянешь, навестишь
— Я б с удовольствием, вы же знаете, только едва ли я еще когда-нибудь сюда приеду.
Это прозвучало несколько драматично, но Моргану почему-то хотелось, чтоб его пожалели,— почему, он и сам не знал.
Зеб Ванс выпустил руку Моргана, покачал головой.
— Вот что,— сказал о,— ты но очень-то подражай этому малому, которого мы сейчас похоронили. Он принимал жизнь слишком близко к сердцу, по-моему, так. Я считаю, человек должен делать все, что может, и ни во что особенно не верить.
— Чтоб не страдать?
— Чтоб не тратить время на стоны и переживания.
Зеб Ванс с трудом влез в машину, захлопнул дверцу и посмотрел на Моргана через стекло.
— Приезжай, Следопыт, навести меня. Хоть и трудно возвращаться, совсем оторваться еще трудней. Ну, всего.
Морган смотрел вслед автомобилю. Легко сказать, ни во что особенно не верь; не всякому это дано. Легко давать такие советы. И все-таки у него стало спокойнее на душе, когда он открылся перед Зебом Вансом, как редко перед кем открывался в жизни. И не то, чтобы Зеб пожалел его, нет, но все равно он почувствовал облегчение, с души свалилось бремя, словно с плеч тяжелая шуба. А впрочем, может, он опять драматизирует: «Морган уходит прочь», или «Закат жизни» — сцены из «Великой американской драмы».
Он посмотрел на окна дома. В комнате Кэти горели все лампы. По занавеске скользнула ее такая знакомая тень. Кажется, ведь они были очень близки, а открывался ли он когда-нибудь перед Кэти?
В холле — Морган с облегчением заметил, что у двери уже нет белых цветов,— он столкнулся с Данном, который спускался по парадной лестнице. Сейчас или никогда, подумал Морган. Но Данн его опередил, он предложил подвезти его в город.
— Прямо сейчас? — спросил Морган.
— Ну, через несколько минут. Эти ваши дружки из Вашингтона тоже едут, хотят поспеть на самолет в восемь тридцать. А мой самолет позже, в начале десятого.
В машине, при Глассе и Френче, не бросишь вызова Данну. Да и надо еще повидать Кэти; обязательно надо поговорить с ней.
— Да нет, я уж как-нибудь доеду попозже. В крайнем случае, Джоди меня свезет. Я еще должен кое-что сказать Кэти.
— Она принимает наверху.
— Мне и вас нужно кое о чем спросить.
— Что ж, у меня еще есть минута-другая.
Зеленые очки обратились к двери гостиной, где днем стоял гроб Андерсона.
Оттуда, почудилось Моргану, все еще исходил слабый похоронный запах вянущих цветов.
— Только не там,— сказал он, и они пошли в комнату Андерсона. Морган плотно закрыл дверь.
Он подошел к бару, налил себе водки, положил льду и вопросительно взглянул на Данна. Но Данн покачал головой, оставаясь в надежном укрытии за зелеными стеклами очков.
— Андерсон в могиле, Данн. Если у меня был в жизни друг, Данн, то, пожалуй, только он один. А может, остальных я растерял. Но те несколько минут, что вы когда-то, много
— Ну, это образно говоря. Где низ, где верх, зависит от точки зрения, так ведь?
— Я хотел бы знать, что у вас тогда с ним произошло, Данн. Не могу вас заставить ответить, по могу попросить.
— Раз вы меня спрашиваете, значит, Андерсон вам этого не рассказал. Зачем же я буду рассказывать.
— А затем, что Кэти передала мне то, что вы рассказали ей. О том, что будто бы между вами произошло.
— И вы не поверили?
— Насколько я знаю Андерсона, это на него никак пе похоже.
Каким-то образом выходило, что это не только дело чести Андерсона: остатки чести самого Моргана тоже были поставлены на карту.
Зеленые стекла очков медленно отвернулись в сторону; казалось, будто Данн разглядывает картинки на стене. Но стены были затенены. В комнате горел только старый торшер, отбрасывая на пол круг желтого света. На мгновенье Моргану показалось, что Данн сейчас шагнет за пределы этого круга и уйдет из комнаты.
— А что вам сказала Кэти? — вдруг спросил тот.
— Сказала, будто вы потому сочли Ханта неподходящим человеком, что он предложил вам кое-что и вы поняли, что он — слабый человек и лицемер.
Данн повернул лицо к свету.
— Я считаю вас своим другом, поэтому кое-что я вам доверю. Мы с Андерсоном оба понимали, что если Старк перейдет на сторону Эйкепа, а тем более, если и Старк, и я перейдем на сторону Эйкена — игре конец. Но он думал, что еще есть надежда, если я буду голосовать первым и выскажусь за него: Старк струсит и не будет голосовать за Эйкена, а может, еще и последует моему примеру,— и тогда, как он говорил, я сорву большой куш, потому что проведу своего кандидата, то есть его. Этого он от меня и добивался. Чтобы при третьем голосовании я выступил за него. Готов ли он был за это заплатить, и какую цену, не знаю, потому что я сразу и без обиняков ответил ему, что ничего не выйдет. Что я решил голосовать за Эйкена и, если удастся, провести его.
Морган звякнул пустым бокалом о столик.
— Значит, он не предлагал вам сделки?
— Он был потрясен, ошарашен. Словно его ударили по голове. Смотрел на меня, раскрыв рот…
— Да, удача ему изменила,— как бы самому себе объяснил Морган.— Ведь он думал, что сможет вас уговорить, верил, что у него это получится.
— Все кандидаты в это верят, иначе чего они стоят?
— И это все? Он не…
— Он едва языком ворочал. Видно было, что не спал несколько ночей. Да и я еще нанес ему удар прямо в сердце. Он был словно контужен. Из душа текла вода — говорили, что в Белом доме его подслушивают,— было невыносимо жарко, и мы оба, не забывайте, буквально валились с ног. Он пробормотал что-то насчет моей личной ответственности. А потом сделал нечто очень странное. Помню как сейчас, Морган. Он сидел на раковине, привалясь спиной к аптечке, таращился на меня и что-то бормотал. Потом вдруг встал, воздвигся надо мной во весь рост, причем в свете из матового окошка казался еще выше, чем на самом деле. И сказал очень сухо, с расстановкой: «Надеюсь, вы понимаете, мистер Данн, что я приму ваши условия только в том случае, если они совместимы с моими принципами».