На арфах ангелы играли (сборник)

Миронова Лариса Владимировна

Поклонилась ей Василиса и попросила котел нагреть да в семи чанах воду развести. Пока старуха котел наладила, Василиса в чаны травы разложила. Потом дали ей семь холство, и она стала окунать их в чаны и по очереди покрывать ими тело молодицы.

– Один холст – хворобу в жменьку собери, – шептала она. – Другой – в комочек закатай. Третий холст – в себя хворобу забирай. Четвертый – остаточки смывай. Пятый – свежей силы дай. Шестой – другй хворобы не замай. Седьмой – красу молодичке вертай….

Так

проделала она семь прикладов и потом дала знак старухе надеть на молодицу новую рубаху с расшитым низом – красным крестиком по долу шитый причудливый, цветами, узор.

Управилась Василиса да и села к окошку, подле хворой. А та крепко уснула.

Уже и окна в хате потемнели, и лампадка так тихо мерцает под иконами…

Пора бы Всилисе к себе в скит вертаться, да никак встать не может. Сидит, словно её к месту приковали.

– Ну, что? Как хворая? – спросила её старуха.

– Спит. И от лица жаром не веет. Ушла хвароба, нету порчи больше.

– Так садись вечерять с нами, – похзвала старуха. – Голодная, чай.

– Не хочется что-то есть, – сказала Василиса и встала. – И правда, пойду я уже.

– И неча ведьмаке до свету сидеть, – прокашлявшись, отозвался с печи старухин дед. – Да не вздумай монету давать! – крикнул он хозяйке. – Сала дай аковалок – и буде.

– Ладно, батя, не замай, – осадил его муж молодицы и пошел в сени вслед за Василисой.

– Куды? – встала старуха на пороге. – Дома будь.

– Атхились мать, не замай, – сказал он нетерпеливо и пошел в сени.

– Мне в скит надо, – сказала Василиса и быстро пбежала прочь.

– Как знаешь, а то до лесу тебя отвел бы, – крикнул он, но Василиса уже бежала полем.

У первой копешки её ждали.

– А что? Муж у тебя есть? Или вы там, в скиту, все живете блудно? – говорил один, хватая её за косы.

– А к ним сами черти по ночам в гости летают, – засмеялся другой, бросая пустую фляжку под копну.

– Пусти ты меня, сатано… Да что б вы… – шептала она беззвучно, потому что голос её пропал и свет в глазах померк.

В селе протяжно запели девки, луна выглянула из-за рваного края черной грозной тучи и широко осветила поле, но она уже ничего этого не видела и не слышала – словно внезапный вихрь закружил её над землёй, и только красный сноп света ярко вспыхнул на одно мгновение перед её глазами и тут же всё померкло.

…Малиной залило полнеба, когда Василиса подходила к скиту. Притворив дверь, стоял у погребки сам Симонид и хмуро смотрел на неё.

– Ну что, сняла хворобу с молодицы? – спросил он, беря её за руку.

– Да, ушла хвороба. А тебе что не спится? Не занедужил ли?

– Тебя жду, Василиса, – сказал он просто. – Ты правду сказала тогда – это кара нам за наши прегрешения.

Подойди ко мне, добрая.

Она встала на колени и поцеловала землю. А Симонид продолжал говорить, глядя на неё.

– Бог есть любовь, ты правду сказала. Мир сотворен для любви. И только так можно стать свободным.

– Так, так… – говорила Василиса, снова и снова целуя землю. – Я буду твоей верной женой, – шептала она. – Перед богом и людьми. Только прости меня за всё!

– За что же? За что я должен тебя прощать?

– Я грешна. Очень грешна. Но видит бог – я готова умереть за свой грех.

– Буде, Василиса, буде… – ласково говорил он, гладя её по влажным волосам.

Наутро в скит прибежали две перепуганные бабы – беда, пропали мужики, может, кто их случайно видел или, может, в скит от грозы забрели? Найти их нигде не найдут, везде обыскались, а в поле, где днем стоги эти мужики метали, яма большая и земля вся кругом обуглилась – как от страшной маланки след… Но никто им не смог помочь – люди только руками разводили и сочувственно охали.

…Когда в скиту весь народ проснулся, и грамада на поляне собралась, увидали все диво дивное – на Василисином дереве, что вершиной упиралось в небо, а разгалистые ветви давали тень большой поляне, распустились в это утро цветы – розовые, желтые и голубые…

А если с другой стороны посмотреть, так и заиграют они радостно радугой, как прекрасные камни-самоцветы.

К вечеру снова пошел дождь, мелкий, как сквозь сито сеяный. Когда ж на другое утро глянули люди на дерево, то не увидели там цветов. А были вместо них маленькие, как слезки, яблочки.

– Так это же целебные плоды! – закричали они и побежали за Василисой.

Но Василисы нигде не было. Не нашли в скиту и Симонида.

Сели люди под деревом и стали рядить – если Симонид от управления общиной самовольно уклонился, то надо память его проклясть и, не медля, нового предводителя выбрать. И даже стали называть имена других мужей, что по уму и душе могли стать учителями.

Но вот, на поляну, словно свет упал – вышли из чащи Симонид и Василиса.

– Святы божа! Прости нас, сирых, мы, грешным делом, подумали, что ты нас покинул, Симониде!

Так кричали люди, подбегая к святому старцу и, в сильном испуге, отступали назад.

– Ты ли это, святой симонид? – вопрошали они. – А если ты, то расскажи нам, что стало с тобою? Отчего серебро твоих волос теперь житным колосом золотится? Почему глаза твои, зоркие да мудрые, теперь, как у отрока юного, томной смутой подернулись? Что стало с тобою, не томи, поскорей расскажи нам!

Молчал Симонид на их речи, всё ниже голову склоняя. Тогда Василиса смело вышла вперед и громко сказала: