На баррикаде
Шрифт:
Наверху послышались какие-то странные звуки, как будто там отмыкали железные запоры, - это дружинники заряжали карабины и пистолеты.
– Товарищи!
– строго сказал Степан.
– Нам сейчас придется схватиться с солдатами Семеновского полка. Гляди, значит, в оба. Напрасно не стреляй. Патроны береги! Подпусти ближе, тогда и бей на выбор! Слушай мою команду! Гото-о-всь!
И Кольке показалось, что над его головой начали щелкать кнутами. Семеновцы открыли огонь, и сражение в Лавровом переулке началось.
Дав один залп по баррикаде, солдаты
Теперь выстрелы трещали не переставая. Меткая пуля Степана свалила неосторожного солдата.
На баррикаде закричали "ура". Молодой дружинник подбросил в воздух шапку. Шапка упала на баррикаду. Парень приподнялся, и его голова стала хорошо видна солдатам.
– Прячь башку!
– крикнул Степан.
Но было уже поздно.
Грянули солдатские выстрелы. Парень ткнулся головой в свой карабин. Потом он скатился с баррикады на мостовую и замер на снегу, широко раскинув руки, словно притомился стрелять и захотел отдохнуть.
С тоскливым криком Настюша бросилась к убитому. Упав перед ним на колени, она гладила его мягкие волосы, содрогаясь от рыданий. Все было напрасно...
Тогда, прежде чем кто-либо успел удержать ее, Настюша быстро и ловко взобралась на баррикаду.
– Палачи!
– закричала она семеновцам.
– Нас убьете - дела нашего вам не убить никогда!
Пули свистели вокруг Настюши, но она встала во весь рост, грозя семеновцам маленьким своим кулачком, красивая, бесстрашная.
Степан осторожно, но сильно толкнул девушку за прикрытие.
Он взглянул на Настюшу, потом на дружинников с такой гордостью и с такой верой в победу, что Настюша ответила ему спокойной и светлой улыбкой, а лица у дружинников стали как на празднике. Баррикада начала отстреливаться еще яростней. Но и по ту сторону затевалось что-то угрожающее...
По фанерному ящику вдруг словно палкой ударило. На Колькину шапку посыпались щепки. Пронесся звук, похожий на раздраженное жужжание мухи.
Наклонив голову, Колька осторожно заглянул в отверстие и усмехнулся, довольный. Теперь, находясь в полной безопасности, можно было видеть все, что творилось в переулке.
Ему и невдомек было, что это смертельная пуля, пробив фанеру, прожужжала над его головой. Возьми она чуть ниже, так и угодила бы в голову...
Как-то раз отец взял Кольку с собою в чайную. Сладок был чай вприкуску, еще лучше - крендель! Колька потягивал чай с блюдца и отдувался, как взрослый. На стене чайной красовались яркие картинки про японскую войну. Солдаты, наши и японские, с офицерами впереди бежали друг на друга, вытаращив глаза и выставив ружья со штыками. Наши - в сапогах, японцы - в каких-то белых чулках с пуговками. В воздухе рвались ярко-желтые шимозы, развевались знамена. Барабанщик бил наступление, и у него тоже были вытаращенные
Теперь ненарисованные, а всамделишные солдаты с ружьями наперевес бежали, крича и стреляя, но не на японца, а прямо на Кольку.
Офицеры в голубых шинелях сердито размахивали блестящими шашками. Стало быть, все ж увидели дырку в ящике, черти глазастые!
Кольке стало жутко. Он беспокойно заерзал в ящике: не пора ли махнуть домой?
Вдруг он услышал над собой громкий голос Степана:
– Спокойно, товарищи! Не робей! Выбирай каждый свою цель! Слушай меня! Без команды не стреляй!
Все приближаясь, крики солдат звенели в воздухе и, казалось, заполнили весь переулок. Баррикада молчала. Мурашки заскакали по Колькиной спине.
– Бей!
– отрубил Степан.
Колька зажмурился и втянул голову в плечи, для верности прикрыв ее обеими руками. Раздался такой страшный треск, как будто баррикада под дружинниками разломалась на части и сейчас все, кто был наверху, попадают в ящик, задавят Кольку и все на свете.
Но ничего такого не произошло. Можно было с осторожкой заглянуть в дырку одним глазом, но и второй глаз вдруг раскрылся сам собой: солдаты с острыми штыками были совсем близко. Теперь-то достанут до ящика - и прямо за уши, это уж как полагается!
Ух, да что же это такое? Вон офицер как-то чудно повернулся на бегу, словно что-то хотел сказать солдатам, но вместо этого выронил шашку из руки и плашмя упал на снег.
– Бей, бей!
– услышал Колька над собой хриплый, но веселый голос Степана.
Все вокруг трещало и кричало, как на пожаре.
Ага! Вон сразу два солдата и еще один - не то им по затылку дали, не то они что-то нашли на мостовой и скорей бросились на находку, чтобы другие не увидели: чур, наше!
Но солдаты и офицер так больше и не встали со снега.
До Кольки донесся звук солдатского рожка - он испуганно пел отход. Солдаты закопошились около своих убитых и раненых, куда-то потащили их. На баррикаде снова закричали "ура", и огонь дружинников прекратился.
Послышалось металлическое щелканье, и что-то, тихонько звякнув, упало в ящик и подкатилось к Колькиным валенкам. Это была медная гильза от патрона. Колька поднял ее. Чувствуя, как теплота меди передается озябшим ладоням, он сдвинул шапку на затылок и, счастливый, прошептал:
– Ловко мы царя-то! А то ишь, кровопийца, все себе норовит захапать. Шалишь! Это, брат, тебе не что-нибудь... небось баррикада...
Еще одна гильза упала рядом. Колька вытянулся из ящика, подобрал ее. Теперь ребята во дворе так и скосятся от зависти. А как же!
Ну, самое страшное миновало: солдаты дали стрекача. Степан, наверное, уведет своих в чайную - на радостях пить чай с кренделями. Скоро можно будет и Кольке домой - с пулями. Э-эх, ловко!
Вот их упало в ящик еще несколько штук, помельче, - наверное, от Степанова пистолета. Ладно, придется уж и ребятам дать. По одной штуке на брата. А ну-ка, если сызнова все пересчитать?