На берегах Дуная
Шрифт:
И только одну перемену, ощутимую и острую, он чувствовал в себе. Это было его отношение к личной жизни, к семье. Много девушек — разных и по облику и по характерам — встречал он на своем жизненном пути. И все они проходили через его жизнь, не вызывая в душе тяжелых и мучительных переживаний. А теперь, когда он достиг зрелости и стал по-настоящему сильным мужчиной, все переменилось. Служба, работа, дружба с товарищами уже не могла полностью насытить его жизнь. Не хватало еще чего-то важного и существенного, такого же необходимого, как работа, пища, отдых. Вначале он не понимал, а вернее, не задумывался всерьез, что было это недостающее,
Глухой обвальный грохот оборвал мысли Аксенова. На фронте вновь разгоралась артиллерийская перестрелка. Снаряды рвались часто и глухо. Вскоре к ним присоединились пулеметные очереди. Луна закрылась тяжелой тучей, и все вокруг стало мрачным и тревожным.
Зябко передернув плечами, Аксенов встряхнулся и торопливо пошел по улице.
Нащупывая ногами ступеньки, он поднялся в прихожую дома, который занимал оперативный отдел штаба армии. В углу неосвещенной комнаты послышался приглушенный шопот. Не успел Аксенов вытащить фонарь из кармана, как его кто-то обнял за плечи.
— Настя! — поняв, что это именно она, его Настя, а не кто-либо другой, Аксенов в темноте обнял ее, вздрагивающую, родную и близкую. — Настенька, ты? Приехала…
— Это я ее привезла, чуть не под конвоем, — задорно проговорила Тоня и, словно невзначай, добавила: — Пойдем, Сонечка, мы лишние тут.
— Соня, знаешь, какая хорошая, — шептала Настя, когда девушки скрылись за дверью, — раз пять адъютанту командующего звонила. Все спрашивала, когда ты освободишься, а потом адъютант позвонил и сказал, что ты вышел. Вот и спрятались, поджидая тебя.
Она говорила это, все сильнее прижимаясь к Аксенову.
По дороге Настя несколько раз хотела остановить машину и вернуться. Она искренне обрадовалась, когда Аксенова не оказалось в оперативном отделе и Соня сказала ей, что он работает у начальника штаба и сейчас находится в кабинете командующего. Это отдаляло встречу, которой боялась и ждала Настя. Тоня поняла ее состояние и шутливо предложила встретить Аксенова в темной прихожей. Это избавляло Настю от встречи с Аксеновым при посторонних. Теперь они стояли вдвоем в темной прихожей и без слов понимали, что их размолвка была случайной, что оба они мучились напрасно.
— Пойдем в дом, — первой опомнилась Настя, — там собрались все, ждут… Новый год начинается.
Они вошли в комнату и, ослепленные ярким светом электрической лампочки, с трудом разглядели говорившего по телефону оперативного дежурного, невысокого майора.
— Повторите координаты. Координаты повторите, — надрывался майор, — ничего не понимаю, еще раз повторите. Да что-то у вас с телефоном, хрипит… Телефон, говорю, хрипит. Вот теперь хорошо… Так, понятно… До роты пехоты и восемь танков. А ваши что делают!
Из соседних комнат доносились оживленные разговоры, смех, перезвон стаканов.
Настя не слышала ни шума, ни разговоров. Она смотрела на лица, и все ей казались красивыми, дорогими и близкими
— Опаздываете, три минуты осталось! — прокричал в распахнутую дверь подполковник Можаев, высокий, стройный, подвижной человек с вьющимися белокурыми волосами.
В гостиной с низким лепным потолком и мрачным картинами в темных массивных рамах вокруг накрытых столов толпились офицеры и машинистки.
— Товарищи, внимание! — призывал к тишине пожилой майор с красным, обветренным лицом. — Внимание, дайте высказаться в конце концов.
— Давай, Саша. Ждем, — вразнобой подзадоривали его друзья.
— Товарищи! Направленцы [2] поздравляют вас с Новым годом и преподносят подарок. Внимание, подарок движется.
Все обернулись к грузно шагавшему с бочонком в руках офицеру связи капитану Тимофееву.
— Вот! Читайте, — показал майор выжженную на зеленовато-коричневом днище цифру «1873», — семьдесят два годика! В замке какого-то графа в подвалах спасалась. Замшевела вся!
2
Офицеры оперативного отдела, работающие на определённом направлении.
Звонкие одобрительные возгласы перемешались с задорными аплодисментами.
— Товарищи, — перекрыл все голоса бас подполковника Можаева, — рассаживайтесь!
Шум и суета стихли. В дверях показался генерал и, прихрамывая, прошел к столу.
Настя знала, что это генерал-майор Воронков, она видела его несколько раз, но говорить с ним ей ни разу не приходилось.
— Прошу садиться, — улыбаясь, проговорил Воронков и осмотрел всех веселыми глазами. — Товарищи, — выждав, пока все расселись и притихли, продолжал он, — помните разрушенные деревни Тульской области, промерзшие балки в сталинградских степях, город Чигирин на днепровском правобережье?.. А сегодня Секешфехервар в пятидесяти километрах юго-западнее Будапешта. И этот год, тысяча девятьсот сорок пятый, мы уверены, будет годом окончательного разгрома гитлеровской армии, годом нашей долгожданной победы. За год победы, товарищи!
— И за наше счастье, Настенька! — радостно улыбаясь, тихо проговорил Аксенов.
— За наше будущее, Коля, за самое хорошее!
Тоня разрумянилась и оживленно болтала то с подполковником Можаевым, то с майором Котниковым.
Она что-то прошептала Можаеву, показывая глазами в сторону Насти.
— Товарищи, — привстал Можаев, — давайте попросим Настю спеть.
— Просим, просим! — поддержали его офицеры.
Аксенов робко и неуверенно попросил ее:
— Спой ту, помнишь, под Сталинградом пела?
Она сразу же вспомнила, что это была за песня, поняла, почему он хотел слышать именно эту песню и, взглянув на Аксенова, запела вначале тихо, а затем все громче, просторнее, вольнее:
Среди долины ровныя, На гладкой высоте, Цветет, растет высокий дуб В могучей красоте.Кто-то шумно вздохнул и, словно испугавшись, подавил вздох. Генерал Воронков неслышно отодвинул стул и молча стал у стены, глядя куда-то вдаль. Майор Котников оперся подбородком на руки и, как во сне, затуманенным взглядом смотрел перед собой.