На берегах Дуная
Шрифт:
Злость и обида охватили Аксенова. Он хорошо представлял свое положение и знал, что и ему, и полковнику Чижову, и его штабу, и всем людям его дивизии едва ли удастся выбраться. Но не боязнь за свою жизнь была сейчас главной мыслью Аксенова. Он по привычке кадрового военного мысленно оценивал обстановку и искал выход из создавшегося положения. Но сколько Аксенов ни раздумывал, благоприятного выхода не было. Оставалось только одно — драться, драться до последнего дыхания и честно погибнуть, до конца выполнив
На мгновение у него мелькнула мысль о том, что он может попасть в плен.
«Нет, — сам себе мысленно сказал Аксенов, — если уж в плен, то только мертвым. А живому — драться, драться, пока бьется сердце и есть хоть капля жизни.
Лучше честная гибель в бою, чем позорная смерть в фашистских лапах».
— Немедленно шифровать, — подписав донесение, приказал начальнику штаба Чижов.
С треском лязгнуло окно.
— Ложись! Граната! — крикнул полковник.
Аксенов, ударившись плечом о край стола, растянулся на полу. Взрыв потряс комнату.
— За мной, в окно! — сквозь звон в ушах услышал Аксенов голос Чижова.
Он бессознательно рванулся и свалился в снег. Над головой свистели пули. Рядом кто-то протяжно стонал. За углом дома гомонили немецкие голоса. Аксенов бросился к сараю, где стояла машина. Обогнув палисадник, он увидел на месте машины столб пламени.
— Там немцы, — узнал Аксенов голос одного из радистов. Радист рванул майора за руку и оттащил в сторону.
— Подожди! Полковник где-то. Может, ранен, — отбивался Аксенов.
— Да нет. Вон полковник с автоматчиками из-за дома стреляет.
Со всех сторон трещали автоматные очереди.
— Полковник приказал в лес отходить! — крикнул вынырнувший из-за дома офицер.
Через подворье Аксенов выбрался на окраину деревни. За ним бежали оба радиста и Буканов. Позади гремели выстрелы, полыхали вспышки гранат. Впереди темнел нагорный лес.
— Все сгорело, — на бегу докладывал радист, — и машина и рация наша. Гранатами забросали. Едва успели донесение передать.
Пересвисты пуль роились над головой. Забежав под деревья, Аксенов обессиленно упал в снег.
— Автоматчики! — крикнул Буканов.
Аксенов обернулся и увидел бежавших к лесу немецких солдат.
Тоня, вынырнув из окопа, подскочила к НП командира роты. По низине от первой траншеи бежали какие-то люди. Было их человек двадцать, а может, и больше.
— Немцы! — крикнул Анашкин и полоснул из автомата по черным силуэтам.
Рядом с Анашкиным застрочил автомат ротного писаря ефрейтора Сверчкова.
Ошеломленные огнем в упор, немцы опомнились только минуты через три. Над Сверчковым и Анашкиным зацокали пули.
— Ложись! — рванул Тоню за рукав Саша Васильков.
— А капитан? — падая в снег, спросила Тоня.
— Во взводы
— Прицел снайперский, ничего не видно, — ответила Тоня и вжалась в снег. Длинная автоматная очередь прошла над ней.
Лежа, Васильков размахнулся и швырнул две гранаты. Кто-то впереди закричал. Послышались чужие, незнакомые голоса.
Васильков наугад послал в белесую муть несколько очередей и подполз к Тоне.
— Жива? Не задело?
— Нет. Промазали.
— Ползи в окоп. Больше не сунутся.
Васильков и Тоня пробрались к Анашкину и Сверчкову. Ефрейторы прижались к брустверу окопа и тихо переговаривались:
— Не менее полусотни. И как через траншею пролезли…
— Отрезали от роты…
— Болтаешь. Отрезали, отрезали, — рассердился Анашкин, — там капитан наш, он им так навернет с тылу, а мы тут спуску не дадим.
— Не видно ни бельмеса. Палишь вслепую.
— Им тоже не светлее. Душа, небось, в пятки ушла.
— Во! Подкрепление, — увидев Тоню и Василькова, обрадовался Анашкин. — А Настя где?
— В окопе. Меня сюда послала, узнать у капитана…
— Ложись! — падая на дно окопа, крикнул Сверчков.
Несколько мин с воем обрушилось на ротный НП.
— Идут! Огонь! — закричал Васильков.
Прямо на окоп бежало с полсотни гитлеровцев. К автомату Василькова присоединились очереди Анашкина и Сверчкова. Тоня, не целясь, выпустила четыре пули. Крики и стоны перемешались с автоматной трескотней. Шеренга фашистов исчезла, словно растаяв в полумгле.
— И этих угомонили, — снаряжая диск, продолжал Анашкин.
— Надолго ли? — усомнился Сверчков. — Опять полезут.
За развалинами дома взревел танк и темной громадой пополз на четверку советских солдат. За ним виднелся второй. Позади окопа отрывисто захлопала какая-то пушка.
— Наша сорокапятка батальонная, — обернулся на выстрелы Сверчков.
На темной броне танка взметнулись искры. Огненным зигзагом чиркнул еще один снаряд.
— Не берет, отлетают, — прижался к Тоне Сверчков, — его б, чорта, гаубицей шарахнуть.
Танк уже приблизился к окопу, как что-то стремительное шваркнуло о броню и над танком взметнулся клуб пламени.
— Угадали, угадали, в самую точку, — тряс Сверчков Тонины руки, — крышка нам, если б не пушкари.
Пламя над танком озаряло истерзанное заснежье. В разных местах валялись трупы немцев. Стреляя из пушек и пулеметов, один за другим промелькнули семь танков. Одинокая пушка смолкла. Сверчков обессиленно привалился к стенке окопа и простонал:
— Раздавили…
За танками, пригнувшись, бежали немецкие солдаты. Огонь из трех автоматов и одной винтовки заставил их нырнуть в почерневший снег. Танк медленно догорал. Все плотнее и плотнее сгущалась темнота.