На берегах Дуная
Шрифт:
— Со всех сторон сжимают, — отстреливаясь, проговорил Анашкин, — уходить надо. Погибнем понапрасну.
— Нет! Будем до последнего драться! — яростно вскрикнул Васильков, бросая гранату. — Душа из них вон, а я никуда не уйду из этого окопа.
Одну за другой Саша бросил еще четыре гранаты. Автоматный огонь на секунду стих. На месте взрывов слышались стоны.
— Завыли, — скрипя зубами, проговорил Саша и выпустил длинную очередь. Внезапно его автомат поперхнулся и смолк. Саша чуть слышно
— Ползем! Теперь носа не высунешь, — скрежеща зубами, выдохнул Васильков.
Часа два, то намертво застывая под пересвистами пуль, то ужами извиваясь по заснеженной земле, пробирались они, сами не зная куда.
— Тоня, перебинтуй, пожалуйста, заливает все, — остановился Васильков.
— Чего остановился! — прикрикнул на него Сверчков, но, взглянув на Василькова, смущенно прокашлялся. — Что же ты молчал-то? Ничего не видно…
Вся левая щека и подбородок комсорга были залиты кровью.
— Не до перевязок. Не уползли б — крышка нам, — скривил распухшие губы Васильков, — никому не выбраться, а теперь потягаемся еще.
Тоня с помощью Анашкина забинтовала голову и лицо Василькова.
— Крови-то, крови сколько… — ворчливо бормотал Анашкин. — Ползет — и никому ни слова.
— Ох, дядя Степа, и достается, наверно, твоим домашним, день и ночь пилишь их, все не по тебе.
— Лежи, лежи, а то не посмотрю, что вожак ты комсомольский, всыплю по первое число горяченьких, не возрадуешься.
Саша устало закрыл глаза и ничего не ответил.
— Ну вот и все, — узлом завязал концы бинта Анашкин, — теперь ты в середине ползи. Я первым, за мной Тоня, а Сверчков замыкает.
Подползли к шоссейной дороге. На востоке в посветлевшем небе синели горные хребты. Невысокие горы заслоняли горизонт. И в горах, там, куда, извиваясь, уходило шоссе, мерцали бледные вспышки.
— Далеко прошли, далеко, — слезящимися глазами всматриваясь в горы, покачал головой Анашкин. — Видать, на самую макушку забрались. А наши-то, поди, там за буграми где-то.
Тоня стянула с руки мокрую варежку. Застывшие пальцы крючились в судороге. Все тело налилось усталостью. Хотелось прямо тут, в снегу, у дороги, заснуть и обо всем забыть.
Сверчков разгреб загрязненный снег и, докопавшись до чистого, пригоршнями стал есть его.
— До гор пробиваться будем, — решил за всех Анашкин, — а там к своим прорвемся.
Едва успели перескочить дорогу, как из-за поворота выползло штук десять тупорылых, с белыми крестами танков. На броне, как грибы опята вокруг пенька, тесно жались автоматчики.
— Стой, дядя Степа, — остановил Анашкина Васильков. — Резанем, что ли? Наших душить рвутся.
Анашкин взглянул на забинтованное
— Что, боишься? — дрожа всем телом, упрекнул Васильков.
— Перебьют понапрасну.
— Перебьют, — сквозь промокшую марлю хрипел Саша, — а ты, может…
Он не договорил и, распаленный болью и неудержимой яростью, схватил Анашкина за воротник телогрейки, притянул к себе.
— Наших давить будут. Упустить такой момент…
— По одному диску — и сразу в лес, — согласился Анашкин.
— Бей по трем первым, Сверчков — по трем последним, а я — в серединку, — скомандовал Васильков и лег за камень.
— Оставайся здесь, под деревьями! — крикнул Анашкин Тоне и пристроился невдалеке от Василькова.
Головной танк был уже близко. Позади него шлейфом расстилался черный дым.
Почти неслышные в реве моторов и лязге гусениц, ударили три автомата. Тоня из-за дерева била с колена не целясь.
Сверчков суетливо вставлял новый магазин и никак не мог вставить. Васильков ринулся к нему, стукнул кулаком по магазину.
С брони комьями посыпались десантники. Головной танк остановился. На него, крутя башнями во все стороны, надвинулись остальные. В смрадном тумане беспорядочно палили во все стороны уцелевшие немцы.
Анашкин и Сверчков, пригибаясь до земли, подбежали к Тоне. Васильков отбросил опустошенный магазин, поспешно вставил второй и вновь прижался щекой к прикладу. Секунд через пять он вскочил, растерянно огляделся по сторонам. Патронов больше не было.
— Скорее сюда, скорее… — не успел докричать Анашкин.
Из-за бугра выскочили девять или десять немцев.
— Не видит, левый глаз-то завязан! — закричал Сверчков.
Саша взмахнул руками, секунду покачался на месте и навзничь рухнул в истоптанный снег.
Анашкин и Сверчков разом открыли огонь. Дробный перестук автоматов свалил немцев. Только один в распахнутой зеленой шинели подскочил к Василькову и в упор стрелял в его распростертое тело. Анашкин рванулся, с размаху ударил немца прикладом по голове и, не устояв на ногах, свалился на него.
От танков к бугру кинулось несколько темных фигур. Сверчков длинной очередью положил их под деревьями.
Тоня бросилась к Анашкину и Василькову, но только выбежала за куст, как Анашкин поднялся и крикнул ей:
— Назад! Назад! Скорее в лес, скорее!
От дороги неслись гулкие выстрелы. По деревьям беспорядочно щелкали пули. Минут десять бежали по снегу. Все глуше и глуше доносилась стрельба.
— Отстали, кажется, — переводя дыхание, остановился Анашкин.
В лесу было уютно и тепло. Утренний свет скупо сочился между заснеженными ветвями. В просветах голубело небо.