На берегах Дуная
Шрифт:
Слово «резерв» Мартынов произнес так внушительно, что Алтаев невольно улыбнулся. Этот резерв состоял всего лишь из нескольких десятков пехотинцев и одной батареи. Видимо, Мартынов привык к обороне на широком фронте и даже такой резерв считал серьезной силой.
Невдалеке от Алтаева из тумана выросла фигура коренастого человека. Шел он неторопливо, как хозяин, осматривавший свое поле перед выездом на весенние работы.
— Кто это? — спросил Алтаев.
— Подполковник Крылов из вашего политотдела, — ответил Мартынов.
— Борис Иванович! —
Крылов обернулся, увидел Алтаева и заспешил к нему.
— Здравствуйте, Борис Иванович, вы давно здесь?
— Третий день, по приказанию члена Военного совета.
— Как настроение людей?
— Неплохое, — ответил Крылов, и лицо его из празднично-торжественного стало озабоченным, почти суровым. — Все говорят о наступлении наших фронтов, подсчитывают, когда они подойдут к Берлину, ну и, как всегда, мечтают о конце войны.
Крылов улыбнулся и, смутившись своей улыбки, опустил голову. По его лицу Алтаев понял, что сам Крылов о конце войны мечтает не меньше других.
— И все же, товарищ командующий, — поборов смущение, продолжал Крылов, — вот здесь, в левофланговых частях, есть одна особенность в настроении людей. Этого нет ни на правом фланге, ни в центре. Здесь все ждут нового наступления противника, — склоняясь к Алтаеву, приглушенным голосом выговорил он последние слова и, словно высказав самое главное, вновь выпрямился и продолжал прежним тоном: — и ждут нового наступления именно вот здесь, на левом фланге армии.
— А на чем же основываются такие настроения?
— Вот это и есть самое интересное, — оживляясь, ответил Крылов. — Никаких конкретных причин для этого нет. Все осталось таким же, как день, два, неделю назад, а нового наступления ждут. Правда, большинство не высказывает этой мысли, но когда прислушаешься и присмотришься к людям, сразу понятно.
— Да, это очень интересно, очень интересно, — раздумывая, повторял Алтаев и, весело улыбнувшись, добавил: — Выходит, сам воздух наполнен признаками грозы?
— Почти что так, — ответил Крылов и, взглянув на часы, взволнованно проговорил: — Простите, товарищ командующий, собрались взводные агитаторы, я доклад должен сделать для них.
— Да, да. Идите, идите, если собрались. Опаздывать нельзя. А еще у вас какие работы на сегодня?
— Партийное собрание во втором батальоне, затем хочу поговорить с редакторами боевых листков, вечером зайду в девятую роту, парторг там молодой, неопытный еще.
— Прошу ходом сообщения, — показал Мартынов в сторону темного углубления в землю, — тут его пулеметы все простреливают.
Ход сообщения только что отрыли, и свежий чернозем не успело засыпать снегом. Несколько солдат в гимнастерках продолжали кирками долбить землю.
— День и ночь копаю и никак не могу соединить все подразделения, — сказал Мартынов.
Солдаты, увидев генерала, прекратили работу. Кое-кто из них пытался подпоясаться и привести себя в порядок, но Алтаев махнул им рукой и разрешил продолжать работу. Он хотел было
Наконец показалась траншея. Она, извиваясь, уходила вправо и влево от хода сообщения и скрывалась в тумане. Это был передний край. За ним были «нейтральная зона» и позиции противника. Где-то невдалеке протрещала автоматная очередь. В ответ ей заговорил пулемет.
— Вот так и перекликаемся изредка, — улыбался Мартынов, — жизнь у нас кипит только ночью. То разведчики ползут, то венгры перебегают.
В выемке траншеи с биноклем в руке стоял солдат. Он так углубился в наблюдение, что заметил Алтаева и Мартынова только тогда, когда они уже стояли около него. Он обернулся, поспешно, вытянулся, опустил красные от мороза руки и доложил:
— Гвардии рядовой Варварушкин. Изучаю местность и готовлюсь к выполнению задания.
— Разведчик, — пояснил Мартынов, — сегодня ночью опять идет в поиск.
Алтаев посмотрел на крупное горбоносое лицо разведчика и подал ему руку. Варварушкин вытер о штаны руку, протянул ее Алтаеву и скороговоркой сказал:
— Здравствуйте, товарищ генерал.
— Ну, что противник? — спросил Алтаев.
— Сидит, — ответил разведчик.
— А вчера вы ходили в разведку?
— Так точно.
— И как?
— Не подпустил… Ракеты, а потом пулеметы… Ранило двоих. Мы всегда восьмеркой ходили, а теперь вшестером придется. Новых-то лучше не брать. Пока обвыкнут, натерпишься с ними.
— А сегодня как, возьмете пленного?
— Должны бы. Только немцы, видать, в обороне теперь. И каски не такие, и шинели зеленые, и беспокойные какие-то, то и дело стреляют. Мадьяры-то, те молчат больше. А эти чуть шевельнулся — так и застрочили.
Он говорил спокойно и рассудительно, как пожилой человек, хотя на вид ему было не больше двадцати пяти лет.
— А если немцы, то что же?
— Если обычные, то ничего. А вот если «SS», то фашисты настоящие. Тогда уж и прижмешь-то, а он кусается. Только нынче все равно возьмем, пусть даже «SS». После вчерашнего стыдно и в глаза-то смотреть. И за ребят обидно. Скварчуку-то, наверное, ногу отрежут, а ему ведь только двадцать второй пошел. Ну, Иванцов-то подлечится и скоро придет, в плечо его царапнуло.
Рассудительный разговор солдата понравился Алтаеву. Ему хотелось обо всем расспросить этого разведчика, узнать его думы.
— Ну, а если немцы в наступление пойдут вот здесь?
— Могут, конечно. Там-то у них сорвалось, они тут попробуют. Гитлер-то, говорят, самолично приказ написал. Прорваться в Будапешт — и баста! А раз так приказал, то будут рваться, пока из них кишки не выпустим.
«А раз так приказал, то будут рваться», — эта простая солдатская мысль вызвала у Алтаева глубокое раздумье. Он прошел по всей обороне полка, побывал в штабе, заехал в медсанбат дивизии и все время думал об этой мысли. Не было ли это ключом для раскрытия всех замыслов противника?