На берегах Невы

Соколов Борис Вадимович

Университеты были центрами русской гуманитарной интеллигенции [20] .

С началом девятнадцатого столетия вся материалистическая тенденция сосредоточилась здесь. Экономический материализм Карла Маркса и механические тенденции естественных наук вдалбливались в молодые умы.

Естественно, что эти концепции стали преобладающими в России, как и во всём мире. Но затем открытый бунт вспыхнул в университетах против «технологизма» естественных наук. Восстание велось молодыми преподавателями, многие из которых потом стали всемирно известными

биологами.

20

Прим. пер. В результате введения в 1804 году Александром Первым обязательного бесплатного государственного образования для евреев в черте оседлости, к середине 19-го века самыми образованными людьми в России стали евреи. «Русская» интеллигенция — это еврейская интеллигенция. Франк Бриттон «Что стоит за коммунизмом». Вот почему еврей Бердяев называл интеллигенцию «суперклассом».

Я живо вспоминаю вступительную лекцию Евгения Шульца, второго профессора на кафедре эмбриологии. Это была яростная атака на механизм в биологии. «На вас производит впечатление работа и утверждения Жака Лёба, современного пророка грубого материализма в биологии. Вы уже готовы последовать его легкомысленной теории физико-химической природы человеческого организма. Вы только повторяете ошибку ятромеханических теорий семнадцатого столетия. Поскольку нет существенных различий между Жаком Лёбом и тем, что говорил Джорджио Багливи двести пятьдесят лет назад».

И он объяснил, аудитории состоящей из студентов и преподавателей, что согласно Багливи, тело человека — это набор инструментов: зубы как кусачки, желудок как бутылка, кишечник как трубы, а сосуды как трубочки. Шульц дал захватывающую картину постоянной борьбы между материалистическими и идеалистическими тенденциями в науке. Он рассказал, что это был Томас Сиденгэм, кто поднял бунт против господствующих ятромеханических воззрений Багливи. В своих работах Томас Сиденгэм призывает идти назад к Гиппократу и быть верным его духу. И Сидегэм был только один из бунтовщиков.

Шульц рассказал о работе Жоржа Эрнста Сталя, который призвал биологию идти назад к Аристотелю. В работе «Теория медика — вера» Сталь писал: «Надо всегда помнить, что основа жизни есть деятельность, а не материя…. Поскольку материя сама по себе пассивна и индифферентна к деятельности. Материя просто распределена пассивно внутри определённой структуры».

Блестящий ученик Сталя, Боча, развил идеи учителя. А после них пришли те, кто сделал историю в биологии: Клод Бернар, Иоганнес Мюллер, Вульф, Блюменбах, Юкскал, Ганс Дриш, Дженнингс и другие.

Лекция Шульца была только одной из атак на материализм. Гурвич, Лосский, Метальников и другие старались остановить растущее влияние материализма. С падением демократического правительства России в ней уже не осталось места для таких людей как Шульц и Лосский. Некоторым из них удалось уехать, другие были безжалостно уничтожены.

Научным центром русского материализма была лаборатория физиолога Ивана Павлова. Там проводились исследования поведения животных, и родилось направление «объективной психологии». Особой известностью пользовались Павловские «среды». На них приходило огромное количество его последователей

и учеников. Они представляли из себя практически религиозную секту с духовным лидером — Иваном Петровичем Павловым. В эти среды после обеда Павловские теории были единственным объектом дискуссий. Я помню однажды, кто-то, не подумав, спросил Павлова, верит ли он в психологию и её место в медицине.

— Психологию? — переспросил Павлов саркастически, — Психология это термин придуманный ненаучными людьми. На самом деле, в науке нет никакого места психологии и другим субъективным методам исследования умственной деятельности. Только физиология может дать ответ на проблемы умственной деятельности.

— Вы считаете, что все умственные процессы человека не что иное, как просто физиологические проявления мозга? — не унимался незнакомец.

— Конечно! — заворчал Павлов с раздражением. — Конечно, только изучая физиологию высшей нервной активности, мы постепенно получим представление о так называемой психологии.

— Не означает ли это, что вы согласны с Сеченовым, что мысль есть не что иное, как безусловный рефлекс?

Упомянув Сеченова, незнакомец коснулся больного места Павлова.

— Сеченов был великий человек, — сердито заметил Павлов.

— Ой ли? — возразил незнакомец, тоже повышая свой голос. — Я не думаю так, профессор Павлов. Он был узколобым человеком, неспособным понять всю сложность умственной деятельности.

И незнакомец вышел из аудитории.

— Кто этот имбецил? — заорал Павлов.

Доктор Орбели И. А. прошептал имя на ухо Павлову.

— Я знал, что это один из неовиталистов. — усмехнулся Павлов.

Позднее я узнал, то это был Гурвич, один из видных тогда антиматериалистов.

Года через два, после того как свергли Керенского, Ленин посетил лабораторию Павлова в Институте экспериментальной медицины в Петербурге. Их встреча произошла в октябре 1919 года. Отчёт об этой встрече не публиковался, и никому не было известно об этом необычном визите. Однако присутствовавший доктор Зелёный С. П. сделал протокол. Он разрешил мне прочитать его и сделать выписки. Это было незадолго до того, как я покинул Россию.

Как всегда, Ленин был краток и прям. Он избегал вступлений.

— Возможно ли контролировать человеческое поведение? — спросил он Павлова.

— Я не вполне понимаю ваш вопрос, — был ответ.

— Мы строим новый мир. Мир коммунизма. Вы не коммунист?

Павлов отрицательно потряс головой. Он никогда не стал коммунистом, даже когда его провозгласили героем Советской страны.

— Это неважно. Важно то, что я хочу, чтобы широкие массы России последовали образцу мышления и поведения в соответствии с коммунистическими требованиями. Все!

Идея казалась абсурдной Павлову, но он молча слушал.

— Было через чур много индивидуализма в России прошлого. Коммунизм не терпит индивидуалистические тенденции. Они вредоносны. Они не входят в наши планы. Мы должны исключить индивидуализм.

— Но это огромная задача, индивидуализм играет огромную роль в жизни России, — заметил Павлов.

— Чушь, человека можно исправить. Из человека можно сделать, что мы хотим в нём видеть.

Павлов взял время, чтобы подумать. Он не хотел противоречить абсолютному диктатору России.