На берегах таинственной Силькари
Шрифт:
Семенов ожидал приказа о своем повышении. А Колчак раздумывал. Наконец он возмущенно сказал:
— Это вымогательство! Так назначения не делаются.
Но через день полковник явился снова.
— Ваше превосходительство, для меня неожиданностью была высказанная невозможность немедленного осуществления с часа на час ожидаемого атаманом назначения. Сильнее, чем атаман Семенов, никто не ненавидит большевиков!
Тогда адмирал предложил Семенову сначала сдать «экзамен». Он послал ему телеграмму, чтобы тот занял Иркутск. Но Семенов ответил, что «оздоровить» Иркутский округ он сможет лишь тогда, когда ему будут подчиняться все вооруженные силы Дальнего Востока. Колчак вынужден был подписать
Вагон с трупами расстрелянных, присланный Семеновым в Читу в первые дни вторжения, был лишь вступлением. Заняв Читу, атаман наладил в Забайкалье такой конвейер смерти, до которого фашисты додумались только через четверть века. Арестованных подвозили к местам расстрелов беспрерывно. Иногда их привозили на специальных поездах. Иногда…
Впрочем, давайте лучше послушаем очевидцев. Американский полковник Морроу писал в «Нью-Йорк трибюн» об одном эпизоде на станции Андриановна: «Пленники, наполнявшие целые вагоны, выгружались, затем их вели к большим ямам и расстреливали из пулеметов… Апогеем казни было убийство за один день пленных, содержавшихся в 53 вагонах, всего более 1600 человек. Степанов [1] говорил, что он не может заснуть, если не убьет кого-нибудь в этот день».
1
Степанов — семеновский полковник (примеч. автора).
Вот подлинная телеграмма Семенова полковнику Тирбаху: «В связи с событиями на Забайкальском фронте сегодня ночью будут расстреляны все большевики Читинской тюрьмы. Прикажите в указанном вам месте — Маккавеевском и Туринском разъезде — рыть большие могилы. Привезены будут ночью. Расстрел произвести офицерам из пулеметов».
Жительница станции Маккавеево, Акулина Ивановна Щукина, была свидетельницей многих казней. Несколько лет назад она со слезами рассказывала мне: «На станции все время стояли вагоны смерти. Оттуда каждый вечер комендант Гранит выводил арестованных, некоторые из них были в кандалах. Вел он их в баню купца Китаевича — там их «судили». А потом выводили за порог и на куски рубили шашками».
Некто Н. П. Даурец опубликовал в 1923 году в Харбине «Записки очевидца». В них он рассказывал о таких же казнях: «Рубили во дворе, где жил капитан Попов… Делалось все это, конечно, ночью… Тех, кого рубили, когда они умирали, увозили на Ингоду и спускали в прорубь, а тех, кого расстреливали, — в санки и бросали на съедение волкам. Но расстреливали редко: жалели патроны, а рубкой прямо-таки увлекались, некоторые учились и даже до виртуозности».
В одном только Маккавеевском застенке было расстреляно, зарублено, сожжено и утоплено пять тысяч человек. А таких застенков было у Семенова одиннадцать.
Ребята из первой Карымской школы записали для своего музея рассказ участника партизанского движения в Забайкалье А. И. Забелина.
Когда до села Верхняя Талача донесся слух, что в Урульге состоится конференция, на которой выступит Сергей Лазо, Александр Забелин решил поехать туда, посмотреть на прославленного командира.
После конференции красногвардейцы ушли в тайгу, а талачинцы подались домой. Через несколько дней в село приехали семеновцы. Местный
— Давай, давай, — подтолкнул Александра прикладом белобрысый семеновец. — Вишь, за тобой очередь какая!
Посреди вагона стоял окровавленный топчан, рядом толпились шестеро верзил с засученными рукавами и кусками стальной проволоки в руках.
Из глубины вагона выступил человек в белом халате. Оказалось, что это врач. Он бегло осмотрел Забелина и «поставил диагноз»:
— Сто пятьдесят выдержит!
Александра положили на топчан и стали бить. Вскоре он потерял сознание, но это не остановило палачей. «Отмерив» ровно сто пятьдесят ударов, его выбросили из вагона. К счастью, ночью на него наткнулся знакомый кондуктор. Он доволок Забелина до поезда, втолкнул и увез с этой кровавой станции…
Такие порки семеновцы устраивали почти в каждом селе и поселке.
Когда мне приходится проезжать Курунзулай, я каждый раз вспоминаю трагедию этого села.
После падения Советской власти в Забайкалье, сюда нагрянули семеновцы и японцы. Один из карателей, молодой хорунжий, велел согнать всех жителей в школу. Он взялся прочитать им лекцию «Большевики и ты». Начал он с того, что все беды на земле от большевиков. Именно поэтому великий атаман Семенов не ест, не пьет, все думает, как избавить от них народ. Японцы — преданные друзья. Они беспокоятся о нас и приехали, чтобы помочь нам.
После такого вступления хорунжий потребовал, чтобы жители сдавали оружие. Все молчали. Среди слушателей сидел партизан Макар Якимов. Он хранил пулемет как раз в этом классе под полом и сегодня должен был доставить его партизанам.
После паузы хорунжий взял список и стал выкликать бывших красногвардейцев. Когда он назвал фамилию Макара Якимова, зал вздрогнул. Но к партизану никто не повернул головы.
— Нету, в бегах! — наконец ответил кто-то. Все облегченно вздохнули.
В этот вечер, прямо тут же, в школе, одного человека семеновцы выпороли. Двоих арестовали и отправили в тюрьму. А ночью Макар Якимов привел в село партизан. Над офицерами-карателями наутро устроили суд. В трибунал вошло и несколько пленных казаков.
— В Нарзаводе вы приказали подпалить дома, — напоминали они. — В Кайластуе велели забрать скот, Каратели были расстреляны. Но едва партизаны ушли, как в село снова нагрянули белые. Они заставили стариков вытащить трупы расстрелянных из шахты и перетащить в село. Потом велели снарядить обоз для их перевозки. Когда обоз был снаряжен, они выпрягли лошадей, а вместо них впрягли в телеги стариков и приказали везти трупы в Борзю, чтобы отправить потом в Читу. Все два дня, пока шел этот обоз в Борзю, палачи избивали стариков плетками. Лишь на пятые сутки, едва живые курунзулаевцы добрались до дому.
С тех пор белые частенько навещали это село.
— Что, дед, хочешь: сто плетей или заряд свинца? — спросил как-то один из офицеров деда Якимова.
— Стреляйте, злодеи, и будьте вы прокляты! — ответил дед.
Якимова расстреляли.
Потом так же расстреляли престарелого Васильева.
Потом еще и еще.
За белыми нагрянули японцы. Они тут же перепороли всех «подозрительных», а семьдесят «несомненных большевиков» приготовились расстрелять. Среди них было много подростков и стариков. Их уже повели за околицу, но тут женщины, забыв про страх, бросились к сыновьям. Старики, приговоренные к расстрелу, легли на землю. Ребятишки подняли вой.