На берегах таинственной Силькари
Шрифт:
Забайкальцы отправили в города, где умирали от голода люди, несколько питательных поездов. В этих поездах были санитарные вагоны и кухни, вагоны с мукой, зерном, сухарями. Чуть позже они приняли у себя почти три тысячи вывезенных оттуда детей. Голодающим отчисляли деньги из зарплаты, собирали одежду, вещи. А между тем в Забайкалье люди тоже жили голодно и холодно. Когда в Чите молодежь собралась на съезд, оказалось, что делегаты ходят голодные. Секретарь обкома В. Гамберг вынужден был написать в городской продовольственный отдел, что обкомол просит выдать комитету хлеб «для вечернего чая пятидесяти делегатам облсъеэда молодежи. Получая
В Нерчинске комсомольцы записывали в решении: «По возможности дрова доставлять в уком (уездный комитет), ибо достать невозможно». А в Чите просили «выдать для нужд отъезжавших в область инструкторов 20 фунтов простого мыла, 20 фунтов свечей».
Не подумайте, что мыло и свечи были нужны лично инструкторам. Они их везли в подарок уездным комитетам.
Чтобы выписать для изб-читален газеты, купить книги, керосин, нужны были деньги. Чтобы их добыть, сельские комсомольцы сообща распахивали землю, сеяли хлеб, а осенью его продавали.
Детям с 14 лет пока еще разрешалось работать: не все могли ходить в школу. Но профсоюзы теперь строго следили, чтобы они работали в день не больше четырех-шести часов.
В Чите тогда и не мечтали о детской библиотеке, музыкальной школе или доме пионеров. Педагоги и комсомольцы мечтали об обыкновенном ночлежном доме, в котором могли бы ночевать зимой сто беспризорников.
Да, очень трудные были времена, Четыре года шла империалистическая война, три — гражданская. Десятки тысяч забайкальцев погибли в окопах, были замучены семеновцами. Железнодорожные пути и мосты были разрушены, паровозы и вагоны Семенов угнал в Маньчжурию. Зарплату рабочим платили хлебом, ботинками, рубашками. На заводах для зарплаты стали пахать огороды и сажать овощи. А на Арбагарской шахте соорудили мельницу, чтобы полученную за помол муку выдавать шахтерам.
Работы тоже для всех пока не хватало: многие предприятия были закрыты. В газетах замелькали заметки: «У нас много безработных, чуть ли не голодающих комсомольцев». «Для сведения безработных: профессиональный союз работников колбасного производство в г. Иркутске просит безработных этой отрасли труда не приезжать в г. Иркутск, вследствие острой безработицы».
Но как ни трудно приходилось рабочим, они знали, что завоевали самое главное — свободу, 8-часовой рабочий день и все права.
В деревне положение было хуже. Там еще многие жили по принципу: моя хата с краю. Вот несколько писем:
«Наш Борзинский поп живет припеваючи. Отслужит обедню или панихиду — в хлеву у него пополнение… в виде барашка или свинки».
«У Григорьева Михаила дочь в комсомол вступила, и когда он об этом узнал, то избил ее до полусмерти и сказал: ты коммунистическую заразу в дом не неси. Где же сельские власти?»
«Бедноты у нас много, да сама деревня не богатая. Коли бы не соседний прииск, беда бы была. Да и сейчас многим пришлось уйти батрачить в соседние деревни. Особенно плохо девушкам — темнота, безграмотность. Нужна помощь нам в деле организации бедняцкой артели… Помогите!»
Столько в этом слове «помогите!» отчаяния, жалобы, мольбы!
Только очевидцы могут по-настоящему оценить все изменения, происшедшие с тех пор в деревне. Мы же можем изучать их лишь по документам.
В один из зимних вечеров 1921 года собрались вместе бедняки села Кондуй, что недалеко от Борзи, и задумались: «Как жить дальше?» Не одну самокрутку
Инструктор приехал, рассказал, как можно «направить жизнь коммуны». Записалось в коммуну десять человек. Хлеба у всех был «недохват», соли и мыла не было вовсе, семян тоже. Хозяйство получилось такое: домов — 9, сараев — 1, амбаров — 1, бань — 2, конных мельниц —2, телег—11, сбруй — 13, седел — 7, топоров—10, плугов — 6, борон—13, косилок — 1, граблей — 3, кос — 14, лошадей — 23, пахотных земель — 36 десятин, хлеба — 64 пуда, картофеля — 41 пуд, мяса — 4 пуда.
Стали коммунары работать все вместе. А еще через два месяца председатель и секретарь составили отчет. Много читал я рассказов о коммунах и первых колхозах. Но ни один из них не трогал меня так, как этот бесхитростный документ, торопливо написанный на грубой серой бумаге.
«Описали имущество. Хлеба без посева на месяц. Стали менять на скот, определили для этого двоих, определили одного для ремонта телег, другого отправили на съезд сельскохозяйственных коллективов в Читу. Третий за него секретарил в поселке, четвертый был поселковым учителем. У двоих истек отпуск, и они опять пошли служить. (Они были народоармейцами). Один поливал под посев пашни, один болел. Все ж, что намечалось, было ко 2 мая сделано, а сена ни клочка (скормили осенью проходившей народоармии). Потому стали косить ветошь, пахали в две сохи, остальные городили и поливали. Засеяли 7 десятин полеванной земли, посеяли 70 пудов. Хлеб был взят в Жидке, были б семена, посеяли б больше, хоть лошади и сами полуголодные. Потом опять отправили поменять скот на хлеб, он проехал — 7–8 деревень и не мог, у знакомого китайца потом купил 20 пудов ярицы. 31 мая часть коммунаров идет для заготовки леса, годного для поделки, который коммуна хотела отвезти в безлесые деревни на Аргуни или же — купить на него товар, затем наменять хлеба.
Вот каковы дела с приобретением продуктов, не говоря уже о соли, чае, мыле, которых коммуна и крошки не имеет, одежда тоже износилась.
Председатель с/х коммуны Т. Эпов.
Секретарь Л. Попов».
А несколько лет назад в селе Нарасун я сделал такую запись: «На каждого трудоспособного колхозника приходится в артельном хозяйстве: земли — 27 гектаров, овец — 50, крупного рогатого скота — 12». Это — «пай» каждого колхозника. Он, его никогда не вносил в общий котел, как те коммунары. Но имеет с них постоянную прибыль.
Раньше по Онону крестьяне и казаки жили гораздо богаче, чем в иных местах Российской империи. Но и тут они имели только по 2 гектара земли на душу — в десять с лишним раз меньше, чем теперь. На два хозяйства приходилось тогда в Нарасуне пять лошадей. Сейчас на каждого колхозника приходится по десять лошадиных сил (лошади нынче не в моде).
Недавно в Чите колхозники из Красного Чикоя устроили выставку одежды и домашних вещей тех лет. Выставка вызвала широкий интерес. Люди с большим любопытством разглядывали зипуны, курмушки, чирки и деревянные миски. Ведь все это давно ушло в историю. Организаторы выставки потратили уйму времени, чтобы разыскать эти вещи: в селах теперь и культура городская и одежда.