На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала
Шрифт:
— Сейчас мы найдем комнату, — ответил он. — Ты слыхала притчу о Другом? Это — фрагмент истории, написанной лет сто назад неким…
— Да неважно, кто ее написал, рассказывай, — прошу я, шагая рядом с ним по единственной площади Сент-Савена.
— Один человек повстречал старого друга, который пытался приспособиться к жизни и так и эдак, да все без толку. «Надо бы дать ему немножко денег», — подумал он. И так случилось, что в тот же вечер узнал он, что друг его разбогател и роздал все свои долги за много лет.
Пошли они в бар, где любили бывать, и друг его платил за всех. Когда же его спросили, в чем причина такого успеха, тот ответил, что вплоть до самого недавнего времени жил как Другой.
— Что еще за «Другой»? — спросили его.
— Другой —
— Ну, а кто же ты такой?
— А я — такой же, как любой из нас, если только он слушает голос своего сердца. Человек, очарованный мистерией жизни, человек, открытый чуду, человек, которого радует и воодушевляет все, что он ни делает. Беда в том, что Другой, вечно томимый страхом разочарования, не давал мне поступать так.
— Но ведь существуют и страдания. — возразили посетители бара.
— Существуют поражения. И никто на свете от них не застрахован, более того — никто их не избегнет. А потому лучше воевать за исполнение своей мечты и в войне этой проиграть несколько сражений, чем быть разгромленным и при этом даже не знать, за что же ты сражался.
— И все? — спросили слушатели.
— И все. Когда мне открылась эта истина, я решил быть таким, каким мне на самом деле всегда хотелось быть. Другой остался там, у меня дома, он смотрел на меня, но я его к себе больше не впускал, хоть он несколько раз и пытался напугать меня, внушить, как сильно я рискую, не заботясь о своем будущем, не откладывая на черный день.
И с того мгновения, как я изгнал Другого из моей жизни, Божественная энергия стала творить свои чудеса.
«Он сочинил эту историю. Это выдумка, хотя, может быть, и остроумная», — думала я, пока мы продолжали искать место для ночлега. Но во всем Сент-Савене было не больше тридцати домов, так что очень скоро пришлось ему признать мою правоту и согласиться с тем, что надо ехать дальше — в какой-нибудь городок покрупнее.
Как бы ни был он преисполнен воодушевления, как бы давно и далеко ни отогнал он от себя Другого, жители Сент-Савена понятия не имели о том, что его мечтой было заночевать в их городке, и содействовать нам вовсе не желали. И еще мне казалось, что, пока он рассказывал эту историю, я видела самое себя — узнавала свои страхи, свою неуверенность, свое желание заслониться от всего, что сулит и возвещает чудеса, не заметить их — потому что завтра все может кончиться и мы будем страдать.
Боги играют в кости и не спрашивают, хотим ли мы участвовать в их игре. Им дела нет до того, что там у тебя осталось позади — возлюбленный, дом, служба, карьера, мечта. Боги знать не хотят о твоей жизни, в которой каждой вещи находилось свое место и каждое желание, благодаря упорству и трудолюбию, могло осуществиться. Боги не берут в расчет наши планы и наши надежды; в каком-то уголке Вселенной играют они в кости — и вот по случайности выбор падет на тебя, И с этой минуты выигрыш или проигрыш — дело случая.
Боги, затеяв партию в кости, выпускают Любовь из ее клетки. Эта сила способна созидать или разрушать — в зависимости от того, куда ветер подует в тот миг, когда она вырвется на волю.
Пока что ветер дул в его сторону. Но ветры прихотливы и переменчивы не хуже богов — и вот где-то в самой глубине моего существа ощутила я некое дуновение.
Словно для того, чтобы доказать мне, что история Другого — это чистая правда и что Вселенная всегда выступает на стороне мечтателей, мы вскоре сумели снять комнату — комнату с двумя кроватями. Я прежде всего приняла ванну, выстирала одежду и повесила на плечики недавно купленную майку. Почувствовала себя совсем иначе — и это придало мне уверенности. «Как знать, а вдруг Другой не нравится эта майка», — засмеялась я про себя.
После ужина с хозяевами дома — осенью и зимой рестораны в этом городке тоже были закрыты — он попросил
Мы оделись, взяли два стакана и вышли из дому.
— Давай сядем у колодца, — предложила я.
Мы так и сделали — сели и принялись потягивать вино, согреваясь и успокаиваясь.
— Похоже, что Другой вернулся и воплотился в тебя, — пошутила я. — Ты в скверном настроении.
Он рассмеялся:
— Я говорил, что мы найдем комнату, — и нашли. Вселенная всегда помогает нам осуществить наши мечты, какими бы дурацкими они ни были. Ибо это наши мечты, и только нам известно, чего стоило вымечтать их.
Площадь тонула в желтоватом — от света фонаря — тумане, не дававшем разглядеть ее противоположный край.
Я глубоко вздохнула. Дальше откладывать было невозможно.
— Давай поговорим о любви, — сказала я. — Не будем больше избегать этого. Ты ведь знаешь, как я провела эти дни. Будь моя воля, этой темы не возникло бы вовсе. Но если уж она возникла, не думать о ней я не могу.
— Любовь опасна.
— Знаю. Мне приходилось любить. Любовь — это наркотик. Поначалу возникает эйфория, легкость, чувство полного растворения. На следующий день тебе хочется еще. Ты пока не успел втянуться, но, хоть ощущения тебе нравятся, ты уверен, что сможешь в любой момент обойтись без них. Ты думаешь о любимом существе две минуты и на три часа забываешь о нем. Но постепенно ты привыкаешь к нему и попадаешь в полную от него зависимость. И тогда ты думаешь о нем три часа и забываешь на две минуты, Если его нет рядом, ты испытываешь то же, что наркоман, лишенный очередной порции зелья. И в такие минуты, как наркоман, который ради дозы способен пойти на грабеж, на убийство и на любое унижение, ты готов на все ради любви.
— Пугающая аналогия, — произнес он.
И вправду — мой пример плохо вязался с вином, с колодцем и со средневековыми домиками, кольцом окружавшими площадь. Тем не менее все было именно так, как я сказала. Если он совершил столько усилий, чтобы добиться любви, то должен знать, какие опасности его подстерегают.
— И потому любить нужно только того, кого сможешь удержать рядом, — договорила я.
Он долго не отвечал, вглядываясь в туман. Было похоже, что он больше не предложит мне поплавать по опасным волнам разговора о любви. Да, я была сурова с ним, но что еще мне оставалось?
«Вопрос закрыт», — подумала я. Трех дней, проведенных нами бок о бок — да еще вдобавок я ходила в одном и том же, — хватило ему, чтобы отказаться от своего намерения. Моя женская гордость была уязвлена, но одновременно я испытывала и облегчение.
«Неужели в глубине души я этого и хотела?»
Вероятно — потому что уже предощущала, какой бурей обернется ветерок любви. Потому что уже различала трещинку, змеившуюся по стене плотины.
Мы еще довольно долго пили и говорили о пустяках — обсуждали хозяев, сдавших нам комнату, вспомнили святого, в незапамятные времена основавшего этот городок. Он рассказал мне две-три легенды, связанные с церковью на противоположной стороне маленькой, потонувшей в тумане площади.
— Ты меня не слушаешь, — вдруг сказал он.
И правда — мысли мои витали неизвестно где. Мне хотелось бы, чтобы рядом со мной был человек, в присутствии которого мое сердце билось бы ровно и мерно, человек, рядом с которым мне было бы спокойно, потому что я не боялась бы на следующий день потерять его. И время бы тогда текло медленнее, и мы могли бы просто молчать, зная, что для разговоров у нас впереди еще целая жизнь. И мне не надо было бы принимать трудные решения, ломать голову над серьезными вопросами, произносить жесткие слова.
Мы молчим — и это многое значит. Впервые в жизни мы с ним молчим, хоть я и осознала это только сейчас, когда он поднялся, чтобы раздобыть еще бутылку вина.
Мы молчим. Я слышу его шаги — он возвращается к колодцу, где мы провели вместе уже больше часа, потягивая вино, вглядываясь в туман.
Впервые в жизни мы молчим — молчим по-настоящему. Нет, это не то молчание, которое сковывало нас в машине по пути из Мадрида в Бильбао. И не то, которое леденило мое сердце страхом, пока я стояла в часовне в окрестностях Сан-Мартин-де-Ункса.