На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала
Шрифт:
— Иисус не велел нам клясться, и я не клянусь. Но в присутствии предмета, для меня священного, говорю тебе: я не желаю ему обычной судьбы, не хочу, чтобы он стал рядовым священником — таким, как все, одним из многих.
Он может служить Богу по-другому. Рядом с тобой.
Мне трудно было поверить, что он и вправду произнес эти слова. Но это было так.
— Вот он, — сказал священник.
Я обернулась. Увидела припаркованную поблизости машину. Ту самую, в которой мы приехали из Испании.
— Он всегда ходит пешком, — с улыбкой продолжал священник. —
Мои кроссовки промокли насквозь. Но я взглянула на священника — он шел по снегу в сандалиях и шерстяных носках — и решила, что не стану жаловаться.
Он может, значит, и я могу. Мы начали взбираться по склону.
— Долго нам идти?
— Полчаса, самое большее.
— Куда мы идем?
— Навстречу ему. И другим.
Я поняла, что он не склонен продолжать разговор. Может быть, бережет силы для подъема. Мы шли молча — туман к этому времени уже почти совсем рассеялся, и на небо медленно выплывал желтый диск солнца.
Впервые передо мной оказалась вся панорама долины — текущая внизу река, разбросанные здесь и там деревушки и прилепившийся к отрогу горы Сент-Савен. Я увидела колокольню, кладбище, которого раньше не замечала, и средневековые домики окнами на реку.
Под нами, на том месте, которое мы миновали несколько минут назад, пастух гнал отару своих овец.
— Устал, — проговорил священник. — Давай-ка остановимся ненадолго.
Сбив снег с каменного валуна, мы без сил привалились к нему. Священник весь взмок от пота, а ноги у него, должно быть, совсем заледенели.
— Пусть святой Иаков сохранит мои силы, потому что я хочу проследовать его путем еще раз, — сказал он, обернувшись ко мне.
Я не поняла, о чем он, и решила заговорить о другом:
— Смотрите — следы на снегу.
— Одни следы оставлены охотниками. Другие — теми мужчинами и женщинами, которые хотят возродить традицию.
— Какую традицию?
— Начало ей положил святой Савен. Он удалился от мира, поднялся в горы и с этих вершин созерцал Божью славу.
— Отец мой, мне надо кое-что осознать. До вчерашнего дня я была с человеком, которому предстояло сделать выбор — женитьба или религия. Сегодня я узнала, что этот человек творит чудеса.
— Мы все творим чудеса, — сказал священник. — Вспомни Евангелие: «…если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: „перейди отсюда туда“, и она перейдет».
— Мы с вами не на уроке закона Божьего. Я люблю этого человека и хочу знать о нем больше, чтобы понимать его лучше и лучше помогать ему. До других мне дела нет, какая разница, что они могут, чего не могут.
Священник глубоко вздохнул и после недолгого колебания все же решился и заговорил:
— Некий ученый, изучавший обезьян на островах Индонезии, сумел научить одну обезьянку мыть бататы перед едой. Очищенные от грязи и песка, они были гораздо вкусней.
Ученый, который сделал это лишь потому, что писал научный труд, посвященный обучаемости шимпанзе, и представить себе не мог, чем все это кончится. Он очень удивился, увидев, что к другие обезьяны
Так продолжалось до тех пор, пока определенное количество обезьян не овладело искусством мыть бататы — и вдруг, в один прекрасный день, обезьяны на всех остальных островах архипелага начали делать то же самое. Самое же удивительное заключается в том, что все эти прочие обезьяны сроду не бывали на том островке, где проводился эксперимент.
Священник замолчал, а потом спросил:
— Поняла?
— Нет, — ответила я.
— Существует множество исследований по этому вопросу. Наука доказала, что, когда определенное число людей достигает определенной степени развития, развивается и весь род человеческий. Мы не знаем, сколько людей необходимо для этого скачка, — но точно знаем, что это так.
— Похоже на историю с Непорочно Зачавшей, — сказала я. — Она явилась ватиканским мудрецам и неграмотной крестьянке.
— Мир наделен душой, и настает минута, когда душа эта оказывает себя во всем и во всех одновременно.
— Это женская душа.
Он засмеялся, а я не поняла, что означает этот смех.
— Догмат Непорочного Зачатия придуман не только Ватиканом, — сказал он. — Восемь миллионов человек со всех концов света подписали адресованную Папе петицию с просьбой об этом. Это буквально витало в воздухе.
— Это первый шаг?
— Первый шаг к чему?
— Первый шаг на пути, который приведет Богоматерь к тому, что Она будет признана воплощением женского лика Бога. В конце концов, мы ведь уже признаем, что Иисус воплощает Его мужской лик.
— Что ты хочешь сказать?
— Сколько времени должно пройти, прежде чем мы признаем женщину одним из не раздельно — слиянных членов Святой Троицы? Прежде чем поймем, что Святую Троицу составляют Бог Дух Святой, Богиня-Мать и Бог-Сын?
— Пойдем дальше, — ответил он. — Холодно так стоять.
— Ты недавно посмотрела на мои сандалии, — сказал священник.
— Так вы все же умеете читать мысли? — спросила я.
Не отвечая на мой вопрос, он заговорил так:
— Я расскажу тебе кое-что об истории создания нашего ордена. Мы называемся «кармелиты» и в соответствии с правилами, установленными святой Терезой Авильской, ходим босиком, ибо если человек способен подчинить себе свою плоть, то может властвовать и над своим духом.
Терезу, которая была очень хороша собой, отец отдал в монастырь, чтобы она получила там возвышенное воспитание. В один прекрасный день, проходя по коридору обители, она начала разговаривать с Иисусом. Экстаз, в который она впадала, был столь силен и глубок и охватывал ее столь часто, что вскоре жизнь девушки полностью изменилась. Увидев, что кармелитские монастыри превратились в брачные агентства, она решила создать орден, который бы хранил в первозданности заповеди Христа.
Святая Тереза должна была побороть самое себя и вступить в схватку с двумя самыми могучими противниками того времени — с Церковью и Государством. Тем не менее она не отступила, поскольку была убеждена в необходимости исполнить свое предназначение.