На безымянной высоте

Черняков Юрий Веняаминович

— Бабушка, там дедушка плачет, — донесся до Нико­лая Андреевича ее шепот.

— Что это с ним? — донесся голос пожилой женщи­ны. — Выпил, что ли? На-ка вот пряничков возьми.

— Оля! — позвал, почти промычал Малахов из ком­наты.

— Ну чего опять стряслось? — спросила она, войдя в комнату. — Ты чего, дед? — Ольга Алексеевна растерян­но, не понимая, смотрела то на него, то на телевизор, в котором теперь резвились молодые исполнители совре­менной попсы, то на открытую бутылку водки.

— Иноземцева только что видел, вот только-только...

И Катю Соловьеву... Они Алешу Малютина хоронили.

— Ты, дед, совсем, смотрю... Приснилось, что ли? Или напился?

— Дедушка по телевизору их увидел, — вступилась Даша, расправляясь с пряником. — По телевизору пока­зывали, как их хоронили.

— Ничего не понимаю... Кого хоронили? Иноземце­ва и Катю? Ты можешь толком объяснить?

— Нет, — замотал головой Малахов. — Не их. Слава богу, живы-здоровы... Сама ты, Оля, все напутала...

— Ничего я не напутала. Иноземцев и Катя пожени­лись после войны, он взял ее с дочкой от покойного Але­ши Малютина. Это ты знаешь?

— Не хуже тебя знаю, — отмахнулся Малахов. — Вот они сегодня и приехали на похороны внука Кати и Але­ши, тоже лейтенанта Малютина, и тоже Алексея. Он по­гиб, обороняя высоту в Чечне, совсем как его дед в Бело­руссии. И в том же самом возрасте. Дошло теперь?

— Господи... — Ольга Алексеевна присела на ближай­ший табурет, приложив руку к приоткрытому рту. — Надо же. Выходит, еще одного Алешу Малютина схоронили?

— Вот выходит... — отмахнулся он. — Еще одного ге­роя... В общем, мать, ты как хочешь, а я поеду к ним в Москву. Надо бы их навестить. Это ж надо, такое горе...

— Коля, на какие шиши? И где ты их там найдешь?

— Займу денег, хоть в нашем военкомате, и найду по справочному на вокзале.

Ночью Малахов долго не мог заснуть, кряхтел и во­рочался, вспоминая.

— Не спишь? — спросила Ольга.

— Где тут уснешь... Они, поди, думали, хоть этот Але­ша за себя и за деда поживет. А пришлось в том же возра­сте хоронить.

— А Кате каково, — отозвалась Ольга. — Мужа пере­жила и внука. Считай, ее тоже убили дважды. Как с этим жить? Ладно, спи, дед. Найду я тебе денег. Только всем ведь не расскажешь зачем и почему, с каждым сердце рвать не будешь... — Она всхлипнула и отвернулась к стенке. — Поедешь один, — сказала она, успокоив­шись, — я-то не смогу, сам знаешь...

А Малахов лежал на спине, глядя в смутно-белый по­толок, по которому блуждали огни и тени от уличных фонарей, раскачиваемых ветром, и автомобильных фар.

* * *

В этот же вечер в Чечне в одной из глухих горных пе­щер кассету с видеозаписью похорон героев-десантников просматривали боевики.

— Братья, запомните этого старика, — сказал эмир Суваев, когда запись закончилась. — Генерал-полковник запаса... Представляете, сколько он пролил крови тех, кто хотел избавить мир от русских? Сам пролил или под его командованием. Все слыхали, что он теперь говорит? О чеченских бандитах. То есть о нас с вами, защищающих свою землю от русских варваров и поработителей.

Это такие, как он, воспитывали и посылали своих детей и внуков захватывать чужие земли, которыми Россия ни­как не насытится... Запомните и его лицо, и его слова... Так кто возьмет на себя, братья, во имя Аллаха, Всемогу­щего и Мудрого, избавление земли от этого русского ста­рика, который даже на краю могилы мечтает о гибели нашего народа, называя его верных сыновей бандитами?

Сразу поднялся лес рук.

— Так не пойдет, — покачал головой Суваев. — Я не могу отправить в Москву всех желающих... Кто-то дол­жен остаться здесь. Нам предстоит еще много работы с теми русскими оккупантами, которые находятся у нас в Ичкерии... Спрошу теперь иначе. У кого на этой высоте погибло больше всего родных и близких?

— У меня, — сказал сидевший позади всех молодой парень. — Два двоюродных брата и дядя с племянником.

— Что ж, Алекпер, ты имеешь освященное Аллахом право отомстить, уничтожить мужчин и женщин его рода, а также детей и внуков. И поможет тебе в этом правом деле Саид, у него ведь тоже там кто-то погиб, если не ошибаюсь.

— Да, — сказал Саид. — Дядя и племянник.

— Завтра утром я дам вам денег и хорошие докумен­ты, а также авиабилеты, выписанные на ваши новые име­на, и вы полетите в Москву через Слепцовский аэропорт, согласно расписанию. Только сначала вам следует по­бриться и привести себя в порядок, чтобы ничем особо не выделяться в толпе неверных.

— Аллах акбар! — откликнулись хором подчиненные.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

В оптический прицел немецкой снайперской винтов­ки виден передний край русской обороны. Перекрестье медленно и плавно — чувствуется опытная и твердая рука снайпера — скользит по брустверу. В нем появляются и исчезают каски и лица русских солдат, освещенные ут­ренним солнцем. Перекрестье упирается в лицо одного из них, того, что разглядывает в бинокль немецкую ли­нию обороны. Это лицо пожилого, с оплывшим подбо­родком офицера. Немецкий снайпер не стреляет, как бы раздумывает: убить или пусть пока живет? Рядом со снай­пером напарник, он тоже смотрит в прицел своей вин­товки в сторону русских окопов.

— Герр капитан, — шепчет напарник, — неужели вас заинтересовал этот русский офицер?

— Не очень. Судя по всему, его возраст под пятьдесят, а звание не выше майора. То есть для русских, а значит, и для нас он бесперспективен. Поэтому тратить на него патрон не собираюсь... Подожду, пока он вырастет хотя бы до полковника.

Напарник засмеялся, но снайпер приложил палец к губам: тс-с-с...

Он только что заметил, как блеснул и снова пропал солнечный зайчик от оптики, и перекрестье его прицела замерло на этом месте. Снайпер напрягся, привычно слившись в одно целое с винтовкой. Интуиция ему под­сказывала, что именно здесь находится достойная его выстрела цель, которую он высматривал все утро.