На безымянной высоте
Шрифт:
— Вот так! Подруга называется! Ты эту чемпионку белобрысую оправдываешь, а меня осуждаешь, да? — спросила Ася. — Тебе не нравится, что принимаю ухаживания Аристарха Кондратьевича?
— Ему сколько лет?
— Допустим, пятьдесят два.
— А тебе? Такая молодая, красивая...
— И несчастливая, — вздыхает Ася. — А я вот тебе завидую, если хочешь знать. Да и не за Алешку твоего... — Она махнула рукой. — Мне раньше Иноземцев такое внимание оказывал! А потом как узнал, что только смерть приношу... И сразу в сторону. То Асенька, Асенька, а то нос воротит... Ты не смотри, что он всего-то майор, ему полковники в рот смотрят. И всего лишь двадцать
— Подумаешь... — Катя потянулась и посмотрела на часы. — Пусть смотрит, мне не жалко... Если он мне не нравится. Особенно его поведение, будто я ему чего должна...
— Да не понимаешь ты очевидной вещи. Вернее, не знаешь... У Иноземцева в начале войны жена ушла к директору большого оборонного завода, где она работала. У него броня. И он, говорят, ее всем обеспечил! Шубы — чернобурки, туфли — лодочки... И это во время войны!
— Откуда ты все знаешь?
—Значит, знаю. А лейтенанта Иноземцева, который только что пехотное училище закончил, призвали в первый же день войны. И сразу отправили служить на границу. И три месяца от него не было ни весточки. Ты, кстати, фотографию его жены видела?
Катя равнодушно пожала плечами. Но слушала, не перебивая.
— А я видела! Он мне сам показывал... Так вот, вылитая ты! На тебя она похожа как две капли! Вот почему он к тебе потянулся! Вот почему он рвет и мечет от твоего равнодушия или когда ты со своим Малютиным. Вот если бы он ко мне опять подкатился... — Она даже зажмурилась, представив себе это. — Уж не знаю, как бы себя повела.
— Прекрати, — сказала Катя. — Ты, кажется, на свидание к другому собиралась.
— А, пошли они все, — отмахнулась Ася. — А тебе моего Григория Михайловича жалко стало? Да он мне и слова не скажет... А Иноземцев из тех, кто не привык, что ему в его полку какие-то связистки отказывают... И вот посмотришь, он не успокоится, пока своего не добьется, уж я таких знаю. Поэтому я бы подумала на твоем месте...
— Ася, давай закончим этот разговор, — тихо сказала Катя. — Я уже тебе все объяснила.
— Ну да, ты любишь своего Алешку, только о нем и думаешь, только его ждешь... Это теперь все у нас в полку знают. Так вот и подумай о нем, если любишь, не будь эгоисткой!
— Ты о чем? — не поняла Катя.
— Ведь твоему Алеше опасно иметь такого соперника, как Иноземцев, неужели не понимаешь? Вот не хотела тебе говорить, но если хочешь знать, я слышала, он при мне звонил в штаб дивизии. Мол, хорошо бы после этого наступления повысить лейтенанта Малютина в звании и направить в Москву на курсы перецодготовки. На три месяца. А оттуда распределяют уже куда угодно. Понимаешь теперь?
— Ты сама это слышала?
— Я тебе врала когда-нибудь? Я ведь только добра тебе желаю. И твоему Алешке!
И замолчала, подтолкнув Катю локтем, — появилась Лида, вышедшая из санбата. Ее глаза высохли от слез, на посветлевшем лице была решимость.
— Мы с Костей решили: свадьба будет! — твердо сказала она, но голос ее все равно дрогнул.
* * *
Капитан Шульгин в сопровождении двоих сержантов-автоматчиков подошел, оглядываясь по сторонам, к ограде лесного хутора Марека. Некоторое время разглядывал чистенький
— Хозяин дома? — спросил он у женщины, копавшейся в огороде.
— Марек! — крикнула Ева в сторону сарая. — До тебе пришлы...
Марек, пожилой, сухощавый, вышел, приложил руку к глазам.
— Добро пожаловать, товарищ капитан! — сказал он по-русски с заметным польским акцентом. — Пожалуйте, милости просим... — Он указал на дом.
На столе было традиционное для этого дома обильное и чисто русское угощение: самогон, рассыпчатая картошка, соленые помидоры, сало, квашеная капуста. Шульгин молча разглядывал яства, его сержанты тоже не могли оторваться, но без позволения начальства ни к чему не притрагивались.
— Прямо как у моей тещи. Так откуда, пан Марек, знаете русский? — спросил Шульгин.
— Может, сначала пан офицер откушает что Бог послал, потом будет задавать вопросы? —спросила Ева.
— Это пока не вопросы. Это пока только любопытство, — усмехнулся Шульгин. — Вопросы начнутся, когда допрашивать начну — по всей форме да с протоколом...
— Я, сановний пане, в двадцатом году в России в плену был под Томском, — стал рассказывать Марек свою заученную легенду. — А так мне и моей семье жить просто охота, и поэтому всякого, кто приходит, стараемся угостить... И ни у кого рука до сих пор не поднялась обидеть хозяев. А домашнее гостеприимство, мирную жизнь да откушать домашнюю стряпню любят все — и коммунисты, и фашисты. Может, поэтому мы живы до сих пор.
— И кто к тебе ходит? — сощурился Шульгин.
— По-разному. При немецкой власти заходили партизаны, при вашей — власовцы, или кто там они... Все, кто с оружием или без него, все хотят отведать домашнего.
— Да у тебя тут прямо ресторан.
— При этом, заметьте, бесплатный, — добавила Ева, чей русский акцент был сильнее акцента супруга. — Вы попробуйте, товарищ начальник, отведайте, милости просим.
— Ну а наши солдаты и офицеры тоже приходят? — спросил Шульгин, строго взглянув на сержантов, чьи руки было потянулись к угощению.
— Бывают и ваши, — сдержанно кивнул хозяин.
— Фамилии, имена, номер части можешь назвать? — спросил Шульгин, усаживаясь за стол.
— А зачем мне это знать, господин капитан? — Хозяин пожал плечами. — Любопытство нынче дорого стоит. Сегодня вы верх взяли, завтра опять придут немцы. Или еще кто...
— Теперь будешь знать! — сказал с набитым ртом Шульгин, наклонившись к нему через стол. — Кто, что, когда и о чем говорили. Понял, да?
В это время в окна дома заглянули какие-то люди в пилотках РОА и тут же скрылись. Заметив их, хозяин встал и, проходя мимо окна, постарался загородить их собой, одновременно строго сдвинув брови.
Власовцы, по виду совсем пацаны, с автоматами в руках, понимающе кивнули и моментально скрылись за изгородью, нырнув в кусты.
9
Разведчики из взвода старшины Безухова, во главе с лейтенантом Малютиным, разбились на две отдельные группы — дистанция около тридцати метров, поздним вечером добирались по лесной дороге — кто на полуторке, кто по лесу пешком — в сторону нашей передовой.
Где-то здесь в лесах, по сведениям капитана Шульгина, обосновались диверсионные группы, заброшенные в наш тыл. Они охотились на отдельных офицеров и солдат, захватывая их для допросов и последующего уничтожения. Трупы погибших воинов потом находили в придорожных кустах, иногда чуть ли не каждый день.