На безымянной высоте

Черняков Юрий Веняаминович

— И чего, не откроешь им?

— Попробуй не открой, еще стрельбу поднимут...

— Ну так открывай! Чего стоишь? А ружье убери. У них автоматы, а ты со своей берданкой.

— Ладно, Миша все равно велел с ними потолковать. Давай доставай хлеб, сало и неси Марысю в свою комна­ту, что ли. И запри там... Иду, иду, счас открою... — крик­нул он громко и залязгал замками и запорами.

В дом вошли двое молодых солдат в форме РОА. Два совсем молодых деревенских парня — один белобрысый, другой рыжий, прячущий глаза. До нитки промокшие,

они выглядели присмиревшими, прибитыми и несчаст­ными.

— Что, дождь все идет? — спросил Марек по-русски с польским акцентом, доставая флягу с самогоном, пока они вожделенно косились, едва не пуская слюну, на на­резанное пластами сало, лежавшее на столе.

— Не прекращается, — подтвердил белобрысый Гри­ша. — А где твоя жинка? — спросил он подозрительно.

— В своей комнате. Разбудили вы ее, сейчас выйдет.

Наконец появилась Ева и, пока Марек разливал са­могон, нарезала гостям хлеба, пододвинула сало, на ко­торое они тут же набросились и стали жадно уминать, не скрывая голода. 

— Что, плохой стал у фрицев харч? — спросил Марек насмешливо.

Они покосились на него, неопределенно кивнули и снова навалились, боясь оторваться.

— Такой плохой, что ко мне сюда как на разведку бе­гаете — аж за линию фронта, — заключил Марек.

— Да какая там линия фронта, — неопределенно ска­зал как отмахнулся Валера. — А харч у них для своих нор­мальный, только нам ничего уже не достается.

— Значит, обратно к Советам решили подаваться? Где покормят, там и родина?

— Где деньги, там и родина... Ты не бойся, дед, мы тебе заплатим! — сказал, несмотря на набитый рот, Гри­ша.

Он достал из кармана смятые советские рубли и вы­ложил их на стол.

— Тю! — воскликнула Ева, которая не переставала щуриться и зевать. — Это ж чем вы заплатите, сынки? Раньше совсем вам не платили, а теперя, никак, гроши­ки завелись?

— Чем? Хочешь — рублями вот, а хочешь — дойчмар­ками. — Гриша пожал плечами и запустил руку в карман штанов, откуда вытащил еще денег, среди которых были и немецкие.

— А чего мне твои советские деньги? — сказал, изоб­ражая пренебрежение, пан Марек и отодвинул ворох руб­лей. — Кому они тут нужны?

— Бери, бери, — поспешно пододвинул их обратно к нему Валера. — Скоро здесь советская власть опять будет хозяйничать. В колхоз еще вступишь. Пригодятся.

— Это вам немцы так говорят? — осторожно спросил пан Марек. — Про советскую власть? Или еще кто-то?

Парни переглянулись.

— Ну нам листовки русские самолеты сбрасывают... Немцы расстреливают, если кого увидят, что читает... Чи­таем больше ночью. Да мы и сами... Что мы, слепые? Сами, что ли, не видим, куда дело идет, — ответил Гриша.

— И потому у вас советские рубли завелись? — спро­сила Ева. — Думаете ими от коммунистов откупиться? Так-так... И что же вы, ребята, дальше делать собирае­тесь? — Она села за стол, качая головой, явно жалея сво­их гостей. — Это ж надо, а! Такие молодые, только жить начинаете...

И уже податься вам некуда!

Они снова переглянулись и, как провинившиеся школьники, опустили глаза, замолчали.

— Дядя Марек, тетя Ева... помогите, а? — заканючи­ли они хором и вразнобой. — Мы ж по принуждению, никогда бы против своих не пошли...

— Ладно, там с вами сами разберутся, — нахмурился Марек. — Поэтому лучше бы вам добровольно сдаться... Но только с умом. Поняли, нет?

Парни смотрели понуро, непонимающе.

— Сейчас растолкую... Ева, ты нас не слушай, лучше пойди самовар нам поставь. И грибков там своих прине­си да лучку еще порежь... Разговор будет мужицкий, не для твоих ушей. Ты их только жалеть можешь... А что по­советовать — не знаешь... Да вы ешьте пока, разговор дол­гий будет.

По-прежнему молча, спеша и давясь, они ели, а хозя­ин пристально смотрел на них.

— Вы, хлопцы, не отмалчивайтесь. Баба моя верно вас спросила, — сказал пан Марек, когда, отдуваясь, они от­валились от стола. — Война-то к концу. Надо всем себе место поискать... Куда хоть собираетесь подаваться? Толь­ко откровенно. Мы вам только добра желаем.

— Не в Сибирь же, — хмыкнул Гриша, не поднимая головы.

— А для вас, как я понимаю, везде теперь будет Си­бирь, — усмехнулся Марек. — Даже в Рио-де-Жанейро. Предателей нынче нигде не любят.

— Мы не хотели, нас заставили... — снова заговорили они, оправдываясь.

— Это как же? — поинтересовался пан Марек.

И дал им закурить немецких сигарет. Они жадно за­тянулись. Ева махнула рукой и вышла к внучке, запла­кавшей во сне.

— Вы учтите, я ведь не прокурор, и здесь вам не три­бунал. Со мной лучше начистоту. Тогда только смогу под­сказать, как вам быть и чего делать...

Они снова переглянулись.

— Расскажи хоть ты, — тихо сказал Валера Грише.

— Ну мобилизовали нас... И только пригнали с мар­шевой ротой под Харьков в сорок втором, так сразу в ок­ружение и попали, — стал неохотно рассказывать Гри­ша. — А там и плен... Повоевать толком не успели. Нем­цы наши винтовки посмотрели, а там все обоймы целые, и стволы без порохового нагара... Ну вроде к нам особое отношение. Хотя жрать поначалу все равно не давали. Ну а потом уже стали агитировать: вступайте, мол, в РОА. Тогда, мол, от пуза накормим. Ну мы с Валерой так решили: лучше пойдем пока к Власову, а там посмотрим. Сбежим при удобном случае.

— Ну да, поглядим сначала, чья возьмет, — кивнул пан Марек. — И вот вы увидели, чья взяла, и что дальше?

— Да нет, мы все равно сначала думали: как-нибудь с оружием к своим перебежим, может, простят... «Шмай-серы» с собой захватим. В своих договорились не стре­лять, а только в воздух.

— Это вы, считай, уже второй, нет, третий год назад к вашим перебегаете, — негромко сказал пан Марек, на­пряженно думая о своем.

Они снова переглянулись.

— Чего-то вы, хлопцы, недоговариваете, а?