На черной лестнице (сборник)
Шрифт:
– А Ко… – Максим запнулся, поправился: – Виталик дома?
– Здороваться надо, – ответила мать Котика, скрылась в глубине квартиры.
Максим остался на площадке, подождал. Минуты через две появился Котик. В одних синих футбольных трусах, худой, заспанный.
В детстве он был упитанным, розовым, с пушистой головой. Соседки любили с ним возиться и называли котиком. Прозвище это так за ним и осталось…
– Чего? – хрипнул Котик, жмурясь.
– Выйдешь?
– На фиг?
– Ну, потусуем, – Максим пожал плечами. – Ты чё, с бодуна?
– Уху…
– Выходи.
– А башли есть?
– Ну так, немного.
– Щас
Котик ушлепал куда-то и тут же пришлепал обратно в синей футболке, разношенных сланцах.
– Ты куда опять? – раздался слезливый голос его матери.
Котик молча захлопнул дверь, стал спускаться.
Не видя в руках у Котика ничего, кроме помятой пачки «Явы», Максим удивился:
– А ты пустой, что ли, совсем?.. У меня меньше двухсотки.
Котик залез рукой в трусы, покопался, достал свернутую несколько раз пятисотку. Протянул Максиму. Тот отдернул руки:
– В жопе, что ль, ныкал?!
– На, блин! И пошли резче, пока она, – Котик мотнул головой вверх, – не вылезла.
На противоположной стороне переулка, почти напротив их дома, был «Погребок». Там обычно и покупали выпивку, чего закусить.
– Где набульбенился-то вчера? – спросил по пути Максим.
– Да где… Во дворе тут… Хотел проститутку намутить, но куда ее? Эта, – снова мотнул головой Котик, – и так ворчит по любому поводу… Купил, короче, пузырь и выжрал.
– Блин, а почему без меня? Я весь вечер дома торчал. – И Максим хотел добавить, что тоже мог бы сегодня забухать один, но вспомнил, что Котик вложил пятисотку, а он всего двести, и промолчал.
В «Погребке» дежурил знакомый продавец.
– Здорово, Рагим. «Старая Москва» осталась?
«Старая Москва» стоила здесь на тридцать рублей дешевле, чем в супермаркете, была явно левой, но не ядовитой. Отравлений не случалось, и у знающих людей она пользовалась спросом.
– Для вас всегда осталась. – Рагим достал из-под прилавка бутылку. – Хватит?
– Пока что.
– Пивка еще возьми, – велел Котик, – чтоб отлегло…
С одной стороны, семьсот рублей – сумма приличная, а с другой… Туда-сюда, и их нет. И поэтому Максим и Котик долго, ожесточенно спорили, что именно купить на закуску. Рагим стоял и улыбался. То ли вежливо, то ли презрительно.
Наконец, чуть не поссорившись, выбрали двухлитровку кока-колы, полкаравая «Столичного», банку маринованных корнишонов, триста граммов ветчины (попросили Рагима порезать тонкими пластиками). Сигарет еще взяли…
По дороге во двор выпили пиво. Котик облегченно вздохнул:
– Ну вот, можно жить… Видел на неделе «Арсенал»? Лигу чемпионов?
– Нет.
– Проиграли, блин, «Манчестеру». Без Аршавина – совсем другая команда. Ничего не показали.
– Аршавин – это сила, – бормотнул Максим без энтузиазма – к футболу он был почти равнодушен, а Котик старался не пропускать ни одного матча; когда-то он ходил в футбольную школу «Динамо», подавал надежды, но пацаны стали дразнить его мусором, старшаки почмыривать, и Котик забросил тренировки, а теперь жалел – многие, с кем был в одной группе, стали известными и богатыми.
Накрыли полянку на стволе тополя, расставили закуски в давно образовавшихся углублениях и ложбинках. Настроились, что вот сейчас внутрь вольется горячее, живое, способное изменить мир вокруг, и тут оказалось, что нет посуды.
– Хер ли ты стаканчики не купил?! – поднял на Максима негодующие
– Блин, а ты?!
– Что – я?!
Чуть было опять не дошло до ссоры. Максим вовремя вспомнил:
– На лестницах же заначены.
– Ну так сгоняй.
– А почему я?
– У меня ключей от нашей нет.
– Хм! – Максим достал ключи. – Вот, пожалуйста. На третьем этаже в комоде. Там салфетки даже…
– Не пойду я никуда. У меня пахма, мне лишний шаг сделать… – Котик сменил интонацию: – Сходи, Макс, принеси. Скорей принесешь, скорей хлопнем.
Максиму пришлось идти на черную лестницу. Принес. Котик налил. Выпили. Экономно закусили.
Как часто бывало с ним после первого глотка водки на этом месте, Максим по-новому увидел родной двор. Нет, не по-новому (как его, ежедневно видимый, увидишь по-новому), а как-то более отчетливо. И гаражи-ракушки, и темнеющие за ними стволы старых тополей, один или два из которых в большую бурю обязательно падали… Сам двор в мае зеленел, но сейчас, в конце апреля, был серый и скучный. Когда-то здесь гоняли в футбол, мужики по вечерам рубились в домино за большим деревянным столом, женщины сидели на скамейках и беседовали… Ни скамеек, ни стола уже давно не было. Не осталось почти и мужиков – они или умерли, или сбежали из этого дома в другие места.
Раньше в выходные весь двор пестрел развешенным бельем, вкусно пахло порошком «Лотос», но потом, когда появились импортные машинки с хорошим отжимом, белье стали сушить в квартирах – часа два повисит, и можно гладить, прятать в шкафы.
Скучно было во дворе в последние годы, тихо и мертво. Детишек у жителей дома не появлялось: остались или престарелые женщины и два-три полустарика, или такие вот, как Максим и Котик… Котик, правда, женился однажды, но у его жены в двушке были еще родители и брат, а у Котика здесь – мать оручая. Помучались с полгода и разбежались. Ребенка, слава богу, не успели заделать, а то бы мучились всю оставшуюся жизнь…
– Э, Макс, держи, – подал ему Котик стаканчик. – Уснул, что ли?
– Задумался…
– Да ты пей. Пей, не думай.
– Не слышно, как там с расселением?
Двенадцать лет назад дом был признан ветхим. Квартиры нельзя стало продавать, прописывать в них новых жильцов; на протяжении этих лет то и дело возникали слухи о скором расселении то в Митино, то в Строгино, а то и в строящиеся по соседству элитные двадцатиэтажки. Но слухи не подтверждались, а время шло.
Максим мечтал о расселении: получить бы с матерью по отдельной двухкомнатке (в их нынешней квартире было пять комнат) и зажить тогда уж настоящим хозяином самому себе, девушку завести. Или в Питер переехать – Питер Максиму очень нравился, хотя был он там всего три раза…
– Да какое расселение, – скривился Котик. – Кризис же, все заморозилось.
– Ну дома-то строят. А наш вообще на самом денежном месте.
В их районе давно посносили все хрущевки, даже крепкую еще кирпичную пятиэтажку, а этот темный, кривоватый, пыльный дом, стоящий на углу Пресненского Вала и Большого Тишинского, в семи минутах ходьбы от метро «Улица 1905 года», почему-то не трогали. Даже установили недавно новые кодовые замки.
Выпили, глотнули колы, задымили сигаретами. Тоскливо и в то же время хорошо молчали. И не хотелось разговаривать. О чем? Все уже давно было переговорено, осталось только похамливать друг другу, друг друга подкалывать.