На четвертые сутки после исчезновения

Злотников Семен Исаакович

Паршин. Не я был, Ружьев. Только там его тоже нет.

Манечкин. Если сам не был — никогда не говори. Не ручайся ни за кого. Сколько раз я просил. (Склоняется над картой). Тут что за крестики?

Паршин. Канализационные люки.

Манечкин. Именно, люки…

Мансуров. Каждый крестик — люк?

Манечкин. Да не мог же он в люки — вонючие…

Мансуров. У него могли быть враги. К примеру.

Манечкин.

У Евгения это — враги?..

Мансуров. Путь один: все проверить.

Манечкин. Мне и в голову не приходило…

Мансуров. Тогда не будем терять время.

Манечкин. Верно, верно, не будем. Геннадий Георгиевич, тоже ищи. Все бросай и ищи.

Мансуров. Можно подключить того товарища, вы говорили… который все знает?

Манечкин. Обязательно. И того тоже. Всех, кого надо. (Паршину). Ружьева подключи. Если еще нужны люди — еще берите. Геннадий Георгиевич, машину там, если надо, скажи, что я приказал. (Провожает следователя и Паршина. Возвращается). Люки, блин… Люки, понимаешь…

IV

Квартира Петрицких. Гремит и мелькает цветомузыка. Следователь Данилов с поцарапанным в кровь лицом о чем-то кричит и всеми силами удерживает дверь, ведущую в прихожую. Слов, впрочем, не разобрать. Дочь стоит посреди жилища, обхватив руками голову. Из спальни появляется Шура со шприцем. Оглушенная музыкой, машет руками и что-то кричит, слов, опять же, не разобрать. Дочь, наконец, вырубает содом. Теперь слышно, трезвонят в квартиру.

Шура. В чем дело, Веруня? Что за конец света? Как можно?..

Дочь. Я уже музыку врубила — не помогает! Вот, слышите, теть Шура?

В самом деле, звонок входной двери трезвонит без перерыва.

Шура(Данилову). Вы же из полиции, сделайте что-нибудь?

Дочь. Он из полиции — смотрите, как она его поцарапала.

Данилов(разводит руками). Со стихией бороться…

Дочь. А рубашка у него — посмотрите, теть Шур…

И в самом деле, рукав от рубашки у следователя держится на честном слове.

Шура. Какие мы все беспомощные… (Скрывается в спальне).

Трезвон внезапно смолкает. Дочь и следователь прислушиваются.

Данилов. Ушла?

Дочь. Никогда.

Данилов(смотрит на часы). Тогда что?

Дочь.

А увидим.

Ждут.

Данилов. Никак чего-то задумала.

Дочь. Да. За бабулей не заржавеет.

Ждут.

Данилов. Тетя Шура — врач?

Дочь. Еще какая! На «скорой помощи». Любит мамулю. Боится за нее.

Данилов. Понятно. Врач — какой.

Дочь. Что?

Данилов. Врач, надо говорить, какой.

Дочь. Да? А вы меня жить не учите. Между прочим.

Данилов. Я не учу, это так…

Дочь. У всех как будто зудит: меня все учат. У всех, кроме папы. Один он терпел и не уподоблялся. Я даже к нему приставала, чтобы поучил. Пап, говорила я, что же ты не как все. Поучи меня, что ли, и ты.

Данилов. А он?

Дочь. Когда приставала — тогда ему уже деваться было некуда.

Данилов. Умный, наверно…

Дочь. Смертельно! Умнее всех наших знакомых: и дяди Сени, и дяди Бори, и дяди Саши, и дяди Гриши, и дяди Саши другого…

Следователь, меж тем, торопливо записывает в блокнот.

Ну, правда, он свой ум никогда не показывал. Поэтому, когда гости собирались, он выглядел, что ли, поглупее. Потому что всегда молчал. Те — ля-ля-ля, а он — ни гу-гу. Всех слушал, короче, А кто говорил — те себе казались умнее. Но он-то в сто раз умнее, я знаю. Просто он не зануда.

Данилов. Понятно. А все остальные…

Дочь. Зануды.

Данилов. А тетя Шура?

Дочь. А что тетя Шура?

Данилов. Не зануда? Не учит тебя жить?

Дочь. Теть Шура? Теть Шура сама не умеет. У нее — только я вам по секрету — до сих пор не было мужа.

Данилов. Совсем?

Дочь. Никогда.

Данилов. И детей нет?

Дочь. Я же ясно сказала: мужа не было.

Следователь. Ну, это… Странно, на мой взгляд, она даже симпатичная.

Дочь. Вот и женитесь на ней.

Данилов улыбается: мол, просто сказать!..

Только предупреждаю, у нее характер дурной. Чересчур крутой. Не понятно? Любит, чтобы все было, как она сказала. Независимый, что ли. Понятно? Она говорит, брак — насилие над личностью. Кто кого победит. Как на войне. Умному, говорит, подчиняться еще не так обидно. Хотя и обидно. Но дураку… Между прочим, я тоже не люблю дураков.