На чужом пороге

Акимов Игорь Алексеевич

Семина еле слышно рассмеялась.

— Вы считаете меня безрассудной?

— Временами бывает. — Краммлих закрыл дверцу и уже в окошко добавил: — Я на минуту. Надо же захватить для разговора господина гауптмана.

— Зачем он вам?

—

Его не проведешь. И обмануть никак нельзя... Я очень надеюсь, что он согласится быть с нами заодно.

Ждать их пришлось долго. Но еще дольше был разговор с Эрнстом Дитцем. Неизвестно, под каким предлогом Краммлих поднял его с постели, но, опустившись на заднее сиденье машины и вдруг почувствовав, что в бок упирается пистолет, многоопытный гауптман понял все сразу. Краммлих кружил на машине по городу, приводя все новые доводы в пользу сотрудничества с разведчицей, и каждый раз ответ был один: «Нет!» Даже цоссенская бумага не подействовала. «Уберите этот подлог», — презрительно оттолкнул он роковой приказ, и Семина поневоле улыбнулась: роли меняются. А Дитц продолжал сыпать отборнейшими проклятиями, угрожал Краммлиху, предостерегал его.

Семина ни разу не нарушила их диалога, пока не заметила, что Краммлих начинает терять терпение. Тогда она сказала:

— Хватит, Томас. Везите нас в какое-нибудь глухое место.

— Здесь есть подходящее. Целый квартал — одни руины.

— Очень хорошо.

— Здорово же из тебя вьет веревки эта девка! — злорадно вставил Дитц. — А еще мужчина! Офицер!

— Я тоже офицер, — резко оборвала

его Семина, — и между прочим, выше вас по званию, господин гауптман.

Машина остановилась. Краммлих повернулся: «Приехали»... Семина подтолкнула Дитца пистолетом в бок.

— Выходите!

Дитц не шевелился.

— Выходите!

— Пристрелите его здесь, — сказал Краммлих, — Меньше шуму.

— А где машину отмоем?

Эрнст Дитц был неплохим психологом, он успел изучить характеры и Краммлиха и Семиной, и, если б обстановка была нормальной и дело не шло о его жизни, он сразу бы понял, что его разыгрывают. Во всяком случае, показной цинизм обоих показался бы ему неправдоподобным. Но каждый судит по себе, да тут было и не до психологических экспериментов.

— Черт с вами, — сказал он. — Я должен буду подписать какие-то бумаги?

— Как хорошо, что вам ничего не надо объяснять! — сказала Семина. По ее голосу чувствовалось, что она улыбается.

Краммлих тоже засмеялся, и это обидело гауптмана.

— Напрасно хихикаете, Томас! — мрачно заметил он. — Вы допустили глупость и поставили на хромую лошадь. Мы с нею, — он имел в виду Семину, — теперь связаны одной веревочкой.

— Да, конечно, — сказала Семина. — Прошу, однако, заметить, что оба конца веревочки находятся в моих руках.

Сказала она это сухо, уже без тени улыбки.