На далеких рубежах

Гребенюк Иван

Майора Поддубного Гришин после того, как слетал с ним в пилотажную зону на двухместном самолете, сразу же причислил к категории "ненадежных".

Это был контрольный полет, который выполняет каждый летчик, прибывший из другой части или имеющий перерыв в полетах, независимо от должности и ранга.

Гришин сидел в задней, инструкторской кабине самолета и внимательно наблюдал за действиями летчика.

– - Разрешите выполнять?
– - спросил Поддубный у инструктора, обращаясь к нему по СПУ.

– - Пилотаж разрешаю, --

ответил Гришин.

Он рассчитывал, что после виража летчик сделает "площадку", после чего пойдет на боевой разворот. Потом в таком же порядке, то есть в чередовании фигур и "площадок", летчик начнет выполнять все последующие фигуры -переворот, петлю Нестерова, бочку...

Именно такого "классического" пилотажа придерживался сам Гришин.

Поддубный не делал "площадок". Он дал каскад пилотажных фигур. На какое-то мгновение Гришин как бы раздвоился. Как летчик он с восторгом следил за незаурядным мастерством помощника командира, отдавая ему должное, а как инструктор и сторонник "классического" пилотажа недовольно поморщился, сразу сообразив, что перед ним типичный представитель "ненадежных".

"Ишь как выкручивает, -- неодобрительно думал Гришин, уставившись в доску приборов.
– - Только поручи такому обучение летчиков воздушному бою. Посыплются на землю, как груши!"

Он начал внимательно следить за пилотажем, стараясь найти в действиях летчика ошибки. Но самолет безупречно выписывал в воздухе фигуры, "замыкая" их.

"Разве что на посадке споткнется," -- таил надежду инструктор, желая во что бы то ни стало выставить майору низкую оценку.

Не споткнулся летчик и на посадке. Вообще Гришину не удалось обнаружить ни малейшего нарушения летных правил. Самолет приземлился на аэродроме в полосе отличного расчета.

– - Пилотаж -- "отлично", расчет и посадка -- "отлично".

Штурман не покривил душой: он оценил Поддубного по заслугам, но в список "ненадежных" все же занес. За Поддубным необходим тщательный надзор, решил Гришин. Тем более, что это ведь не просто летчик, не командир звена и даже не командир эскадрильи, а помощник командира полка! Если он, организуя полеты на боевое применение, будет требовать от подчиненных того, на что способен сам, -- аварий не избежать! Нет, не избежать! И тогда все то, во имя чего в течение нескольких месяцев так упорно и настойчиво боролся он, Гришин, разлетится в пух и прах.

Нового помощника надо своевременно одернуть, прибрать к рукам. Это мог сделать лишь командир полка. Поэтому после полета, выбравшись из кабины, Гришин отправился на СКП, откуда полковник руководил полетами. К сожалению, он был не один: с ним находился замполит Горбунов, дежурный метеоролог и солдат-планшетист.

В штабе после прибытия с аэродрома тоже не удалось поговорить с полковником с глазу на глаз: то начальник штаба Асинов, то инженер Жбанов,

то кто-нибудь из комэсков.

У всех неотложные дела.

Аудиенцию пришлось перенести на вечер.

Гришин дождался момента, когда полковник вышел поливать деревья.

– - Добрый вечер, Семен Петрович!
– - сказал он, приблизившись к палисаднику.
– - Разрешите, если не помешаю?

– - Пожалуйста, Алексей Александрович!

Гришин тоже любил деревья, да и кто мог им не радоваться здесь, в пустыне? Но он любил их как-то своеобразно: возиться с ними не имел ни малейшего желания. За три года он не только не воткнул даже прутика в землю, но не сохранил и тех деревьев, которые достались ему от его предшественника -- бывшего хозяина коттеджа.

– -Трудимся?

– - Наступаю на пустыню, Алексей Александрович.

Из раскрытых настежь окон доносились звуки пианино.

– - У вас здесь действительно как в раю, -- вкрадчиво сказал Гришин, став под молодым карагачем, ветви которого колыхались уже над крышей дома.

– - Никто и вам, Алексей Александрович, не запрещает завести такой же рай, -- заметил полковник.
– - Немного труда, и, как говорится... в прилежном доме -- густо, а в ленивом -- пусто...

Гришин поморщился, хрустнул пальцами.

Семен Петрович с невинным видом поливал вербу.

– - Благодатная роща растет, -- продолжал он.
– - Есть где лысину укрыть от этих дьявольских лучей. Жаль будет разлучаться с такой благодатью. Как подумаю, что вдруг попадет мой сад к такому, простите на слове, как вы, хладнокровному...
– - не пройдет и месяца, как все засохнет...

– - А вы поселяйтесь здесь навсегда, кто ж вам мешает? Наоборот, еще в газетах похвалят: "Полковник в отставке навсегда поселился в Каракумах".

Струя воды, выбиваясь из шланга, наполняла глубокую лунку. Полковник выпрямился.

– - А что вы думаете? Остался бы, ей-богу, остался! Да вот Харитина моя все о своей Полтавщине сокрушается. Хочу, говорит, дожить свой век там, где росистым утром кукушка сизокрылая кукует. В родимую сторону тянет старуху, наездилась по белу свету. Всю жизнь таскал ее за собой. Где только не побывал! И в Уссурийской тайге, и в лесах Карелии, и в горах Забайкалья. А нынче вот в пустыню забрались.

– - Такова наша доля, жизнь военных, -- ничего не поделаешь!
– сочувственно протянул Гришин, стараясь задобрить полковника.

– - Да нам, офицерам, что! Где служба, там и дом. Где полк, там и семья.

Майор Гришин думал, как повернуть разговор в нужную сторону. И наконец решился:

– - У меня дело к вам, Семен Петрович. Так сказать, наедине желательно обмозговать кое-что.

Полковник перетащил шланг в другое место.

– - Дело, говорите?
– - Он положил шланг на землю, направил струю воды в оросительный ровик и удобно уселся в плетеное кресло под карагачем.

– - Слушаю вас, Алексей Александрович.