На далеких рубежах
Шрифт:
Теперь Капитолине Никифоровне было не до ромбов. Она готова была выдать дочь за первого попавшегося офицера, хоть за вдовца, даже за "алиментщика". К сожалению, женихам словно черная кошка дорогу перебежала. Не идут и не идут! А приглашались на именины или еще по какому-нибудь поводу -- закусят, выпьют -- и с глаз долой! Только и видели проклятых!
Капитолина Никифоровна бесновалась. Начались семейные дрязги и раздоры. Иногда она доходила до того, что с кулаками набрасывалась на дочь, предварительно закрыв комнату на ключ. А еще чаще перепадало
Кондрат Кондратьевич, почесывал затылок и помалкивал. Убедить в чем-нибудь жену было для него так же невозможно, как наполнить водой бочку без дна.
За Лизой Капитолина Никифоровна уже не шпионила -- беречь, собственно говоря, было уже нечего, -- но и надежд не теряла. Ведь и сама замуж шла не святой... Решила так: не всяк берет красотой, но зато все берут мошной... Вот везла дочери приданое -- и холодильник и сервант, и шкафы. Пускай знают все в полку, какая богатая невеста у Жбановых!
– - Поаккуратнее! Осторожнее!
– - то и дело раздавался ее зычный голос. Она бесцеремонно покрикивала на мужа и солдат, загружавших домашним скарбом уже второй грузовик.
Грузили медленно. Дважды уже посылал подполковник Асинов узнавать, скоро ли они управятся. Пора было сдавать эшелон и ехать домой.
– - Скоро, скоро, -- отмахивалась Капитолина Никифоровна и продолжала командовать разгрузкой.
Только спустя четыре часа колонна тронулась наконец в обратный путь.
В автобусах ехали семьи, у которых были дети. Григорий Байрачный и Биби получили место в крытом грузовике.
Им и здесь было хорошо. Расстелили кожух, сели рядышком, прижавшись друг к другу.
– - Ой, Гришенька, куда ж это ты меня завез?
– - Туда, куда ты клялась ехать со мной, когда я к тебе сватался: на край света. Помнишь свое обещание?
– - Помню, Гриша, но я не предполагала, что этот край такой холодный.
– - Сожалеешь?
– - Нет, Гришенька. Просто страшновато немного. Я еще никогда не была на таком морозе.
– - Не бойся. В комнате у нас тепло. А красота какая! Поглядишь в окно -- тайга, а деревья -- блестят, посыпанные сверкающим инеем, переливаются в солнечных лучах, будто хрустальные. Я научу тебя топить печь дровами. Еще научу ходить на лыжах. Ты видела лыжи?
– - На фотографиях и в кино. А так -- нет.
– - И на коньках научу кататься. Мы знаешь что задумали? Оборудовать в городке каток. Площадку такую ледяную. Название даже придумали -- "ледяная Венеция". На столбах будут электрические лампочки. Музыка будет играть. Я уже заказал для тебя и для себя коньки. Скоро их привезет из города здешний начальник клуба старшина Бабаян.
– - А сумею ли я?
– - робко спрашивала Биби.
– - Научишься!
– - А если упаду
– - Не упадешь. У нас на Украине коровы и те катаются.
– - Ну, Гришенька...
– - Не сердись. Я сам не раз видел корову на льду...
– - Будет тебе, Гришенька.
Биби прильнула к мужу и опустила голову ему на грудь.
– - Гришенька, мне стыдно тебе признаться... но я очень хочу, чтобы у нас был сын... Такой же, как у Дроздовых Вовка. Вера Иосифовна говорит, что он до того шкодливый и вредный... Я и хочу такого шкодливого. А ты, Гришенька?
Байрачный молча обнял ее.
– - Только я боюсь... что отец твой на это скажет? Ведь он называет меня в письмах туркеней... Все спрашивает, что у тебя там за туркеня завелась?
– - Не беспокойся, Биби. Отец у нас чудесный. Да и не с отцом тебе жить, а со мной.
– - А ты осторожно летаешь, Гришенька? И ночью тоже летаешь?
– - Летаю.
– - А я боюсь за тебя. Вот когда ты выбросился с парашютом в горах... помнишь, в Каракумах?.. Я ведь чуть с ума не сошла. И еще говорят, что здесь чужие самолеты летают. И что Телюков будто бы сбил одного. Это правда?
– - Правда, Биби.
– - Но ведь те, чужие самолеты, тоже стреляют?
– - Бывает.
– - Так ведь они могут тебя сбить, Гришенька?
– - Меня не собьют!
– - уверенно сказал Байрачный, успокаивая жену.
– Наш истребитель маленький, врагу в него не попасть. А я тем временем врага сам собью. Бомбардировщик -- вон какой большой. Тут уж не промахнешься.
Какую-то секунду Биби думает, потом опять поднимает к мужу лицо.
– - Говорят, Телюков научился так стрелять, что на большом расстоянии попадает. А ты, Гришенька?
– - И я тоже.
– - Ты не подпускай близко к себе вражеские самолеты, -- советует Биби мужу, а тот счастливо улыбается в темноте.
– - Эх, Биби, Биби, голубка моя сизокрылая!
На столе лежали два конверта, оставленные Челматкиным. На одном Поддубный узнал почерк Лили, а на другом -- руку Семена Петровича.
Оба письма писались еще тогда, когда ни полковник Слива, ни его дочь не знали о перебазировании полка. Лиля обещала приехать на каникулы, а Семен Петрович все читал зятю наставления по поводу рощицы и особенно наказывал ухаживать за вербой, которую привез в Каракумы из далекой Украины.
"Если засохнет вербочка, -- угрожал в письме Семен Петрович, -- то я тебе, щучий сын, уши оторву. Дерево -- это украшение земли, за ним надо ухаживать, как за ребенком".
Поддубный умилялся, читая эти наставления человеку, живущему в тайге.
Лиля половину письма написала по-английски, чтобы скрыть от посторонних глаз свое намерение. А намерение было таково -- написать о капитане Телюкове документальную повесть. "Знаешь, Ваня, меня увлекает его жизнь, его подвиги, -- писала она.
– - Мне кажется, что Телюков, несмотря на все свои недостатки, подлинный герой нашего времени. Так бы я и назвала свою будущую повесть, но, к сожалению, меня опередил Лермонтов...