На далеких рубежах

Гребенюк Иван

— Порядок у вас, Сидор Павлович! — не скрывая удовольствия, признался Поддубный.

Одобренный столь лестным отзывом, видя, что он покоряет командира полка, Сидор Павлович продолжал еще более словоохотливо:

— Потому что старались, как же! Повторяю: аэродром — это наша боевая позиция, и она должна быть оборудована по всем требованиям современного боя. На войне всякое бывает: то ты погонишь противника, то он на тебя насядет — обороняйся тогда! А где наиболее надежная оборона? Не в чистом поле, а в окопе… А попутно давайте, Иван Васильевич,

договоримся вот о чем: до сих пор мы сами смотрели за всеми укрытиями, а теперь разделим их между собой. Чья нора — тот и хозяин. Вместе с тем хотелось бы поделиться с вами своим опытом: что и как надлежит делать, чтобы окопы, щели, капониры не заметало снегом, а весной не заливало водой. Согласны, а?

— Я вас слушаю.

— Конечно, вы напишете инструкцию, побеспокоитесь, чтобы подчиненные выучили ее, — все это понятно. Но не думайте, что так все сразу и побегут в укрытия, услышав сигнал учебной атомной тревоги и соответствующую команду. Одни будут прятаться в помещениях, где теплее и уютнее, и прятаться, конечно, не от условной атомной бомбы, а от реального начальника… Желающих укрыться в щель будет очень мало, особенно если она забита снегом. Но вы настаивайте и требуйте, чтобы прыгали обязательно. И вот представьте себе: один раз, второй, третий нырнет летчик или механик головой в снег, а уж на четвертый раз сам, без приказа возьмется за лопату, расчистит свою щель, еще и ветками сосновыми вымостит дно.

А допустим, что какой-нибудь экипаж не завел свой самолет в капонир, хотя и имел соответствующее указание. Мокрую паклю ему в руки и пускай до десятого пота дезактивирует боевую машину на морозе. Будьте уверены — второй раз не захочет. Именно так воспитывали мы шоферов, и теперь они у нас сознательные. А то еще у нас санитары и химики вылавливают «героев», пренебрегающих бомбоубежищами, и отправляют их… Нет, не в санитарную часть языки чесать с сестрами да санитарками. Есть тут у нас помещеньице — без окон и без дверей, — так мы их туда, этих героев.

— Пустяки себе, опыт! — заметил Поддубный.

— Вы хотели сказать — варварский? — подхватил его мысль Сидор Павлович. — Ну что ж… Только я думаю так: главное — и об этом сказал даже Кутузов — сохранить армию, людей. Требовательный, строгий командир — лучший друг солдата.

Каким-то неуловимым движением руки Сидор Павлович вызвал к себе водителя и, когда подкатил «газик», сказал Поддубному:

— А теперь поедемте в городок. Если уж осматривать — так все хозяйство. А то скажете: на язык хозяин бедовый, а как до дела — то и поясница задубела…

Они сели в машину. Некоторое время ехали молча, думая каждый о своем. Первым нарушил молчание Рожнов.

— Во время летних тактических учений мы, имитируя взрыв атомной бомбы, применили радиоактивные вещества. И когда разведка взяла пробу грунта и прибор показал наличие радиоактивного заражения, некоторые из солдат бросились наутек, хотя уровень радиации был, разумеется, ничтожный. А о чем это говорит? Очень плохо, если солдат

не запомнит, какой уровень радиации опасен для жизни. Вы это тоже имейте в виду, Иван Васильевич, не допускайте паники, заранее готовьте своих летчиков и техников к взлетам и посадкам на зараженном аэродроме. Так-то!

— К этому нам не привыкать! — ответил Поддубный.

— Тем лучше.

Командиры осмотрели казарму, учебные классы, медицинский пункт, баню. Всюду был идеальный порядок. Рожнов — и это на каждом шагу бросалось в глаза — не разрешил подчиненным распоясываться. Каждый военнослужащий, встречая командира, отдавал рапорт. В ответ на его замечания только и слышалось:

— Есть! Будет сделано!

Зашли на склад продснабжения, хотя этот объект менее всего мог интересовать командира авиационного полка.

— Да вы проходите, проходите, Иван Васильевич! — окликнул Поддубного Сидор Павлович, заметив, что тот задержался у порога. — Ведь вы будете начальником гарнизона, а значит, обязаны побывать везде.

Возле стеллажей стоял сухощавый паренек в белом халате, надетом поверх кожуха. На шапке — следы солдатской звездочки. Очевидно, паренек недавно ушел в запас и остался в подразделении служащим.

Сидор Павлович проверил весы. Они были как в аптеке. Но почему остатки рыбьей чешуи застряли в щелях прилавка? А это что такое? Мука? Просыпалась?!

Кладовщик поспешно начал вытирать прилавок, а Сидор Павлович неторопливо зашагал между стеллажей, ощупывая ящики, мешки, принюхиваясь и присматриваясь ко всякой всячине.

— А почему бочка протекает? — послышался его зычный голос откуда-то из-за груды ящиков. — Сбросили небось с машины как бревно! Так и портится народное добро.

Кладовщик стремглав побежал к командиру.

— Я уже начал опорожнять эту бочку с селедками.

— Но я спрашиваю, почему она потекла? А? По какой причине?

Молчание.

— Не интересует вас тара, вот что! — заключил Сидор Павлович. — Если еще раз замечу такое безобразие — накажу или удержу стоимость испорченной тары.

Не найдя, к чему бы еще можно было придраться, Сидор Павлович пригласил командира полка в овощехранилище. Тут пахло квашеной капустой, укропом, солеными огурцами. Идя впереди, командир базы вдруг исчез куда-то, словно провалился между рядами бочек. Но вот блеснул огонек, послышалось знакомое кряхтение, и Сидор Павлович вынырнул из темноты, держа на вилке огурец.

— А ну, дегустируйте, Иван Васильевич. Это собственного соления. У нас подсобное хозяйство. Да вы не брезгуйте, никакой нечисти здесь не водится. Бочки закрыты. За антисанитарию я по три шкуры спущу и с хозяйственников, и с медиков.

Поддубный отмахнулся:

— Я не очень разбираюсь в солениях.

— Э-э, не говорите так! Чтоб мужчина да не разбирался в закусочке! Не поверю!

Огурец действительно был очень вкусен — крепкий, ароматный, пропитанный запахом укропа и дубовых листьев, он приятно хрустел на зубах.