На далеких рубежах
Шрифт:
— О, да вы философ! — насмешливо заметила Нина. — Не пойму только, куда вы гнете и куда ведете свою философию? Кого вы имеете в виду?
— Вас, Ниночка! Посмотрите на себя! — он протянул руку, чтобы обнять девушку за талию, и неожиданно получил такую оплеуху, что в глазах потемнело.
— Та-ак! — протянул он и потер щеку.
Нина прислонилась спиной к двери, готовая в любую минуту выскочить из комнаты. Пристыженный Телюков сел за стол, склонился над тарелкой. Некоторое время молча жевал, затем поднял на девушку виноватые глаза.
— Простите, Нина, — сказал он тихо. — А рука у вас не очень легкая. Сразу меня на место
— Да вы разве признаете сердце? Ведь вы только что доказывали, что прежде всего для вас — фигура, внешний облик человека.
— Это все чепуха. Оставим это! Садитесь, Ниночка. Запросто.
Она неуверенно подошла к столу, примостилась на краешке стула — очень взволнованная, побледневшая. В окно ударил солнечный луч, серебром разлился по комнате. Телюков вдруг заметил в ее глазах затаенную грусть, тяжкую задумчивость. Ноздри ее прямого носика нервно вздрагивали, и казалось, она того и гляди заплачет.
— Я вас обидел, Нина. Простите!
Она резко отвернулась, и он понял этот жест как нежелание обнаружить свои слезы.
Он допил чай, поблагодарил девушку за завтрак. Нина прибрала посуду и быстро вышла из комнаты.
— Подлец ты, Филипп Кондратьевич! — выругал себя Телюков и быстро зашагал по комнате, решив лечить ушибленное колено комплексом физических упражнений.
Он шагал взад и вперед и все думал о Нине. Кто она? Как очутилась здесь? Девушка серьезная, образованная — это ясно. Одинокая — квартирует в городке. Не пустышка. Полна достоинства и высоких чувств — это тоже — увы — факт.
Он прилег, отдохнул немного и снова начал вышагивать от стены до стены. Спустя некоторое время пришел солдат-связист устанавливать на квартире телефон. Обычно связистам бывает известно все, что делается в полку. И этот солдат, как бы между прочим, рассказал о полете майора Дроздова и о том, что тот не перехватил чужой бомбардировщик, а только прогнал его.
— Не перехватил? — поразился капитан. — Дроздов — и не перехватил? — Нет, этому никак не мог поверить Телюков. Здесь что-то не так.
Телюков заставил связиста еще раз рассказать о том, что произошло ночью на рубежах перехвата, и тотчас же, несмотря на боль в колене, решил идти в штаб. Его одолевал боевой азарт.
Но в штаб Телюков не попал. По дороге его встретил замполит.
— Почему, капитан, вы не были на облете района полетов? Что с вами? Говорят, ногу сломали?
— Нет, просто ушиб. Пустяки, пройдет, — выкручивался Телюков. — Я вот собрался на предварительную подготовку.
— Не болтайте вздора! — резко оборвал его замполит. — Идите к врачу…
— Да я здоров…
— Идите!
И Телюков послушно заковылял в сторону медпункта.
А замполит отправился на аэродром, на стоянку самолетов. Там сегодня решалась важнейшая задача дня: выполнялись регламентные работы. Именно туда должен был переместиться центр партийно-политической работы.
Авиационные специалисты брали на себя социалистические обязательства, вызывали друг друга на соревнование, чтобы как можно скорее ввести самолеты в строй. Нужно было проверить, как освещается в наглядной агитации ход соревнования, что сделано, а что упущено.
И как же досадно стало замполиту, когда он, обойдя все стоянки, не нашел ни малейших следов хоть какой-нибудь
Майор Гришин заглянул в будку, поставленную здесь для того, чтобы авиационным специалистам было где погреться и передохнуть. Печь давно остыла, от нее несло запахом холодного пепла. Бланки боевых листков валялись на полу вместе с окурками. На стене висел кусок фанеры с надписью: «Задута еще одна домна». Вылинялые буквы почти стерлись. Пожалуй, этот лозунг висел здесь с послевоенных лет, когда восстанавливался Донбасс.
В конце концов секретарь партийного комитета капитан технической службы Донцов был обнаружен на площадке ТЭЧ. Он ползал на коленях под самолетом, сгребал ладонями снег и просеивал его между пальцев.
— Что это вы делаете, капитан? — удивился Горбунов.
Донцов устало поднялся, подул на озябшие руки.
— Да вот беда… Снимали крышку коробки герметизации кабины и нечаянно уронили гайку. А она не больше горошины. И вот неизвестно, куда запропастилась: упала на землю или застряла где-нибудь за обшивкой самолета.
— Гм… секретарь партийного комитета в поисках гайки…
— Приходится. Ведь если она застряла где-нибудь в самолете, это может привести к аварии во время полета! — Донцов не уловил иронии в словах замполита.
…Не повезло полку с секретарем партийного комитета. Осенью, в период отчетно-выборных собраний, политотдел рекомендовал на эту должность некоего подполковника Порожняка. Майор Горбунов обрадовался, услышав об этой кандидатуре. Подполковник — значит, опытный политработник, да и возраста, очевидно, солидного, а раз так, то и большим авторитетом будет пользоваться. У такого секретаря и молодому замполиту будет чему поучиться.
К сожалению, Порожняк разочаровал замполита с первой же встречи.
Стало ясно: кто-то из кадровиков допустил ошибку, не раскусил человека… Приехав в полк и увидя молодого майора-замполита, Порожняк бесцеремонно развалился на мягком диване.
— Тут, братец, дело такое, — начал он, закурив сигарету. — Не хватает года до выслуги. Вот и пришлось ехать к вам в пустыню. А на шее, — он похлопал себя по затылку, — три дочери, как три горлицы. И все обучаются балетному искусству, и каждая требует расходов. Вот такие, братец, дела! Да ты не волнуйся, майор. Жалеть не будешь. Я уже не одного волка съел на политработе. И секретарствовал, и замполитом был, правда, не в полку, а в базе, и инструктором по оргпартработе некоторое время состоял. Знаю, что и как нужно делать, чтобы начальство на тебя не смотрело косо. Выполняй три заповеди и будешь как святой. Первая — держи в ажуре партийное хозяйство, ибо представители политотдела и прессы любят прежде всего копаться в планах, протоколах и резолюциях. Вторая заповедь — своевременно собирай членские взносы и не запускай руку в партийную кассу. Третья — постоянно пекись о наглядной агитации, чтобы вокруг все расцветало плакатами и, как мы в шутку говорим, «лозгунами». А вообще, — махнул рукой Порожняк, — качество политработы — понятие довольно-таки неопределенное. Нет в полку чепе, аварий, выполняется план боевой учебы, — значит, политработа на уровне. А произойдет чепе — все летит вверх тормашками. Тут уж как кому повезет…