На дальних подступах
Шрифт:
На другой день, как и следовало ожидать, я получил очень неприятную радиограмму от командующего флотом: обвинив меня в произволе, он требовал объяснить причины такого самоуправства. Я срочно донес командующему, что задержал турбоэлектроход, рассчитывая отправить на нем семьи командиров, политработников и сверхсрочнослужащих. Кроме того, в базе много и гражданских лиц. Одновременно я напомнил содержание моей радиограммы от 19 июня, о сути предупреждения полпреда, его действиях и принятых мною мерах.
Послал это объяснение и задумался. Что будет, если все обойдется хорошо и готовность № 2 будет отменена?.. Тогда мне придется из своего кармана платить Совторгфлоту за простой такого громадного судна. А платить-то мне нечем.
Запросов больше не поступало.
В этот день к западу от Руссарэ дважды обнаруживали чужие подводные лодки. Несколько раз севернее и западнее Ханко появлялись чужие самолеты, не нарушая наших границ.
Еще утром 21 июня я приказал прекратить всякое бытовое строительство, проводимое хозяйственным способом, и все силы использовать на строительстве защитных сооружений сектора береговой обороны. Нужно в кратчайший срок построить на всех батареях — береговых, зенитных и армейских — блиндажи для личного состава. В помощь коменданту сектора береговой обороны майору С. С. Кобецу полковник Н. П. Симоняк по моему приказанию послал саперную роту. Я приказал полковнику Симоняку немедленно вывезти с островов все семьи командиров и политработников и устроить их в городе Ганге.
В течение суток 21 июня истребители четвертой эскадрильи капитана Л. Г. Белоусова барражировали над базой, охраняя ее с воздуха.
Наконец, в 23 часа 53 минуты командующий флотом ввел оперативную готовность номер один.
В военно-морской базе Ханко готовность номер один фактически уже была введена.
Вот что рассказывает об этих днях один из командиров ханковского ОВРа Иван Андреевич Сафонов, в то время лейтенант, помощник командира катера МО-312 (этим катером командовал Иван Васильевич Ефимов):
«Со вторника последней недели перед войной до субботы 21 июня почти весь офицерский состав ОВРа, исключая дежурную службу, занимался изучением шхерного района плавания в акватории базы, так как описания фарватеров нам не дали, откорректированных карт не было, местное навигационное ограничение и оборудование финны нарушили. Изучали район так: утром во вторник все офицеры на моторном катере со шлюпкой на бакштове, взяв запас продуктов, вышли в поход; с катера, а в опасных местах из шлюпки, футштоком промеряли глубины, определяли места подхода к островам, возможных укрытий и якорных стоянок, и все это наносили на карту; ночевали на островах, на кострах готовили пищу. Так обошли все шхеры к северу и северо-востоку от Ханко. Эта работа пригодилась нам потом, во время войны, когда катера МО несли дозоры, высаживали и прикрывали огнем десанты, сами укрывались от артогня противника. Из похода вернулись под вечер в субботу. Весь личный состав, кроме дежурных, был уволен в город. Пошли в Дом Флота. Около полуночи нас срочно собрали в штабе ОВРа, куда мы пришли в выходной форме. Нам объявили о фактической оперативной готовности № 1. Мы переоделись в повседневную форму, надели через плечо сумки с противогазами, получили боевые документы, дополнительный боезапас, горючее, привели катера в боевую готовность № 1. Один из катеров был тотчас выслан в боевой дозор. А утром в 8.00 мы узнали, что началась война с Германией».
В эту же ночь начальник штаба базы подписал нашу первую разведсводку на имя начальника штаба КБФ. Гангут доносил: посты СНИС ВМБ Ханко около часа ночи 22 июня наблюдали три неизвестных больших корабля, идущих курсом от острова Даго на норд-вест в шхеры; предположительно — крейсер и два эсминца.
Эта разведсводка была послана в Таллин вне всякой очереди. Но штаб флота не репетовал ее по флоту, что, возможно, и вызвало тяжелые последствия.
На следующую ночь крейсер «Максим Горький» и два эсминца под командованием начальника штаба ОЛС (Отряда легких сил) КБФ капитана 2 ранга Ивана Георгиевича Святова вышли из Рижского залива
Иван Георгиевич Святов уже после войны рассказал начальнику штаба нашей базы П. Г. Максимову, что никакого предупреждения о неизвестных кораблях, побывавших в ночь на 22 июня возле Хийумаа, он не получал.
Недавно, читая перевод книги Ю. Мейстера «Война на море в восточноевропейских водах 1941–1945 гг.», изданной в 1957 году в Мюнхене, я понял, что эта ночная минная постановка была противником заранее спланирована и его минными заградителями быстро осуществлена.
В 4 часа 50 минут 22 июня Военный совет КБФ объявил по флоту: «Германия начала нападение на наши базы и порты. Силой оружия отражать всякую попытку нападения противника».
В шесть часов утра 22 июня с Ханко ушли три последние подводные лодки. Зачем они понадобились в Палдиски, мы не знали. Ведь на подходах к шхерному фарватеру, ведущему к Турку, мы все время обнаруживали корабли под германским флагом.
Началась война. Казалось бы, место лодок как раз на Ханко, чтобы действовать в районе Або-Аландских шхер. Надо было, как нам казалось, их усилить, но штаб флота принял иное решение.
Охрана водного района (ОВР), которой командовал Капитан 2 ранга М. Д. Полегаев, с 3 часов 30 минут начала нести дозорную службу. В дозор западнее острова Руссарэ был выслан катер МО-313.
ОВР базы был маленьким, в его составе было всего три катера МО-311, 312 и 313. Между тем в базе находился целый пограничный дивизион таких же МО-236, 237, 238 и 239. Ими командовал старший лейтенант Григорий Иванович Лежепеков, подчиненный морпогранохране.
Поскольку началась война и Указ Президиума Верховного Совета ввел в стране военное положение, я своим приказом немедленно объявил: все находящиеся на полуострове Ханко воинские части, независимо от принадлежности к разным ведомствам, в целях создания единства командования, необходимого для выполнения боевых задач, стоящих перед базой, подчинены мне. В соответствии с мобилизационным планом дивизион пограничных катеров старшего лейтенанта Г. И. Лежепекова я подчинил командиру ОВРа капитану 2 ранга М. Д. Полегаеву, а погранотряд майора А. Д. Губина — командиру 8-й отдельной стрелковой бригады полковнику Н. П. Симоняку.
Ночью я получил приказание командующего флотом вывезти с Ханко турбоэлектроходом возможно большее количество семей военнослужащих и все гражданское население, не связанное с работой в базе и гарнизоне.
Рано утром 22 июня я созвал командиров соединений и частей, прибыли и заместители по политчасти. Все уже знали, что гитлеровцы бомбили Либаву, Виндаву, Ригу и многие города Советского Союза. Началась война с фашистской Германией. Гитлеровцы напали внезапно. Командиры были неразговорчивы и угрюмы. Всех заботила дальнейшая судьба семей. Заботило это и меня.
Я поставил на обсуждение один вопрос: как лучше и скорей выполнить приказ командующего флотом о вывозе семей военнослужащих и гражданского населения. Наступило общее молчание. Единственный вопрос задал мне полковник Симоняк:
— А когда, товарищ генерал, вы отправите свою семью?
Вопрос, конечно, задан неспроста. Я посмотрел на Симоняка и увидел его хитрый прищуренный глаз. Надо подать пример — на это Симоняк, очевидно, и рассчитывал. Я ответил:
— Моя семья первой войдет на корабль.