На дальних подступах
Шрифт:
А на далеком Осмуссааре продолжали в это время отражать натиск фашистов.
14 ноября гитлеровские батареи с мыса Шпитгамм вновь обрушили на остров шквал артиллерийского огня. Под его прикрытием около восемнадцати катеров пытались подойти к острову и высадить десант. И опять, потеряв 6 катеров, были вынуждены уйти на восток. После этой неудачи противник до конца эвакуации так больше и не пытался захватить Осмуссаар. Все его ультиматумы и дважды повторенные попытки высадки ожидаемых результатов не дали. Осмуссаар так и остался непобежденным.
Плохо у нас на
«Урал» и оба тральщика стояли на рейде, ожидая подхода другого отряда. Командующий согласился с нашим предложением. Грузы были частично погружены.
С середины ноября мы начали уничтожение подвижного состава Ханковской железной дороги и железнодорожных батарей. Решили сбрасывать подвижной состав в воду, в гавань, преследуя две цели: не отдать вагоны, паровозы, транспортеры противнику и в то же время замусорить гавань, лишить противника возможности пользоваться ею хотя бы 6–8 месяцев, а может быть, и больше.
Замусорить-то дело не хитрое, а вот как самим пользоваться при этом гаванью?
Подрывники предложили все сброшенное снабдить сильными зарядами глубинных бомб и мощных 305-миллиметровых снарядов, а потом взорвать и разбросать по всей площади гавани.
Лучшего придумать мы не смогли.
Построили специальную железнодорожную ветку, по которой паровозы подавали подлежащий уничтожению подвижной состав в порт, сталкивали в воду, а потом сами, развив скорость, сваливались на груды утопленных вагонов. Машинист должен успеть соскочить с паровоза на ходу.
Всего предстояло уничтожить таким образом: 6 паровозов, 1 мотовоз, 3 автодрезины, 13 железнодорожных цистерн, 1 снегоочиститель, 83 вагона и 63 платформы.
Утром, когда решили уничтожать подвижной состав, я приехал в порт. Новую ветку проложили на пирсе, образующем южную стенку гавани. Началось движение. Два мощных паровоза, толкая сзади состав из двух десятков не сцепленных между собой товарных и пассажирских вагонов, подошли к срезу пирса и сбросили их в воду. Второй состав вагонов падал на первый. Возникла гора из вагонов, падающих уже не в воду, а друг на друга. А паровозы все толкали и толкали. Треск, хруст стекла, грохот! Ужасное, незабываемое зрелище!
Потом пришли бойцы 8-го отдельного железнодорожного батальона и перенесли ветку на другое место. Взвод саперов заложил под вагоны, уже полузатопленные, фугасы из авиабомб и глубинных бомб, но взрывать не стал.
Так продолжалось несколько дней. Подрывать заложенные фугасы нельзя было. Только потом, когда все будут погружены на корабли, в тот последний день, когда сядут на корабль и группы прикрытия, только тогда произойдут эти мощные взрывы.
16 ноября часа в три дня мы пошли с начальником штаба
Вдруг началась зенитная стрельба. В небе над рейдом, там, где стояли пришедшие из Кронштадта корабли, пролетел фашистский Ю-88.
Мы научились издалека безошибочно определять тип летящего вражеского самолета. Ю-88 шел на большой высоте. Огонь зениток до него не доставал. Истребители его не догнали. Пожалуй, это печальный результат ослабления гарнизона, вывода частей и подразделений. Нет уже прежней стройности и строгости наблюдения и оповещения. И летчикам очень трудно. Чем только они не занимались, чего только не делали. Мы использовали их всюду. Понимали, что им трудно, очень трудно, но ничем не могли помочь. Так что я не винил их, что пропустили разведчика безнаказанно.
Что-то мне не понравился этот воздушный «визит». Наверняка приход кораблей обнаружен и противник уточняет их место, тем более что уже наступали сумерки.
В кино я не пошел, а вместе с Максимовым вернулся на КП и приказал оперативному дежурному переменить местами корабли. Мало ли что случится.
В это время ко мне позвонил капитан 1 ранга Н. И. Мещерский, он тоже обратил мое внимание на этот полет. Я ответил Николаю Иосифовичу, что уже все сделано. На то место на рейде, где только что находился «Урал», была поставлена наша вездесущая канлодка «Лайне».
Наступила ночь. Противник продолжал вести беспокоящий огонь по порту, городу, аэродрому и переднему краю. Мы к этому давно привыкли.
В 5 часов 10 минут утра 17 ноября канонерская лодка «Лайне» обнаружила силуэты трех торпедных катеров. Канлодка открыла артиллерийский огонь. Катера противника скрылись, уйдя на восток.
Нельзя было допустить, чтобы на рейде Ханко «Урал» торпедировали. Мы уже знали теперь, как тяжело нашим морякам прорываться к полуострову. Знали, что многие корабли гибнут.
Все больше меня беспокоила мысль: а что будет, когда противник убедится, что на переднем крае нет перед ним наших бойцов? Что будет, когда мы вынужденно прекратим огонь?
Конечно, финское командование поймет, что мы ушли, нас будут преследовать. Произойдет то, чего надо больше всего бояться: противник на наших плечах ворвется в порт, какую-то часть наших бойцов уничтожит, какое-то имущество захватит.
Можно этого избежать, оставив группу прикрытия на полуострове. Но это значит пожертвовать двумя-тремя сотнями гангутцев.
Так нельзя ли обмануть противника? Заставить его не верить нам? Именно не верить. Не верить в то, что мы ушли.
Я приказал с ноля часов 19 ноября прекратить всякий обстрел противника, даже снайперам не работать. Землянки не отапливать, пищу не готовить. Питаться сухим пайком. Прекратить всякое движение. Соблюдать тишину. Если противник силою до взвода и больше вздумает прорваться к нам, уничтожить его огнем и опять замолчать. Если противник силою менее взвода полезет в наше расположение — пропустить и уничтожить в глубине обороны. Попробуем, может, получится.