На день погребения моего
Шрифт:
Это был ее первый визит без Хантера. Она думала о том, что Танкреди лучше было бы ее поцеловать, и как можно скорее.
— По запаху похоже на кожевенную мастерскую, — показалось Киту.
— Вероятно...потому что Гёттинген и есть кожевенная мастерская, — заметил Готлиб.
— Особенно — кафедра математики, — добавил Хамфрид. — Помните, они ведь хранят здесь мозг Гаусса. В сущности, что такое кортекс любого мозга, если не кусок шкуры животного? Ja? В Гёттингене ее замаринуют для вас, придадут совсем другую форму — она станет неуязвима для ветра, для разложения плоти, для второстепенных
— Слушай, Хамфрид, у тебя сейчас выпадет монокль.
— Это она, она!
— Ну, пожалуй, «а ля мод» — с этим черепаховым обручем, но...
— Это не модная жеманница, дурак, — сказал Готлиб. — Он говорит о «Ковалевской Геттингена», которая как раз сейчас, сколь бы невероятным это не казалось, посетила наше дегенеративное болото. Если бы ты когда-нибудь сидел лицом к двери, ты пропустил бы намного меньше чудесных событий.
— Посмотрите на нее, величава, как лебедь.
— Это что-то, да?
— Даже в России такого никогда не бывает.
— Она русская?
— Ходят слухи.
— Эти глаза...
— Эти ноги.
— Откуда ты знаешь?
— Рентгеновские очки, натюрлих.
— Эти кривые неразрывны, но нигде не дифференциируются, — вздохнул Хамфрид. — «Noli me tangere, не прикасайся ко мне», видите ли. Следует твердым критериям, как функция комплексной переменной.
— Она комплексная, уж точно, — сказал Готлиб.
— И переменная.
Парни залились смехом, звонкость и ребячливость которого могла бы вызвать по крайней мере доверие у любой девицы тех времен. Но поблизости не было ни одной сдержанной красавицы. Нет, на нее открыто глазели, впрочем, скорее с изумлением, чем с негодованием, — Яшмин Хафкорт продолжала скользить сквозь дым турецких сигар и пивной чад прямо к ним, ее осанка позволяла предположить, что, с партнером или без него, она может начать танцевать польку. А эта шляпа! Драпированный бархатный ток всегда мог стать причиной погибели Кита.
— Отлично, ты в столь близких отношениях с ней, так что! Кто меня представит?
Под аккомпанемент громкого скрипа и скрежета мебели пивной товарищи Кита поспешно исчезли.
— Стремление к нулю, — пробормотал он, — какая неожиданность... Добрый вечер, мисс, вы ищете одного из тех юношей, которых здесь уже больше нет?
Она села за стол и посмотрела на него. Восточные глаза, напряженность нижних век создавала идеальный баланс между пылом и оцениванием, конечно, это сулило разбитое сердце.
— Вы не англичанин, — ее голос неожиданно оказался немного визгливым.
— Американец.
— А это у вас револьвер?
— Это? Нет, это то, что называют Hausknochen, ключ от квартиры? Зайти с улицы и подняться с ним по лестнице.
Он протянул огромный ключ, чьи беззаконные размеры нарушали все критерии хорошего вкуса и в свое время вызывали смущение даже наиболее хладнокровных умов. — Все здесь носят с собой такой.
— Не все. Мне они дали всего лишь вот это, — она показала и позвенела перед ним серебряным кольцом с парой ключиков. — Женские, да? Это, а еще, конечно, набор
— Другой их подвид — Дзета-маньяки, да? Конечно, много вас, ребята, ввалилось в город, здесь — как лагерь искателей серебра в Колорадо, вечная слава на холмах и так далее.
Яшмин закурила австрийскую сигарету, зажала ее между зубами и ухмыльнулась:
— Где ты был? Это происходит повсюду, с тех пор как Адамар, или Пуссен, если угодно — доказал Теорему о числе простых чисел. Первый самородок добыт, скажем так. Именно эта проблема задевает тебя или тех из нас, кто пытается ее решить?
— Ни то, ни другое, это почетные поиски, кажется, очевидно, вот и всё.
— Не относись ко мне снисходительно, — она ждала возражений, но он лишь улыбнулся. — Очевидно?
Кит пожал плечами:
— Могу показать.
— О, пожалуйста. Пока мы здесь, можешь еще и показать, как работает твой ключ Hausknochen...
Он решил, что ему послышалось, но вскоре, беспрепятственно переместившись за дверь, по улице и вверх по лестнице, они оказались точно в его комнате с двумя бутылками пива, которые он обнаружил в патентованном морозильнике K"uhlbox. Некоторое время он сидел, впитывая его образ, вскоре решился:
— Мне сказали, что ты — в некотором роде знаменитость?
— Женщины в Геттингене находятся в кольце осады, — она оглянулась по сторонам. — А что ты здесь делаешь?
— Пью пиво, работаю на свою безмятежную жизнь — всё, как обычно.
— Я приняла тебя за математика.
— Ну...возможно, не такой, как ты...
— Да? Ну же, не будь слишком умным.
— Ну ладно, — он расправил плечи, вытер воображаемую пивную пену со своих почти зрелых усов и, ожидая, что она исчезнет столь же быстро, как пивная пена, скривился, словно извиняясь. — Я в некотором роде, хм...Векторист?
Несмотря на тень намерения отшатнуться, вместо этого она удивила его улыбкой, которая, несмотря на свое сходство с улыбками, даруемыми юродивым, все же заставила конечности Кита окаменеть.
— В Америке изучают векторы? Удивительно.
— Ничего из того, что предлагают здесь.
— Разве тебе сейчас следует находиться не в Англии? — как озорному ребенку, от которого ждут, что вскоре он станет еще более непослушным.
— Там ничего, кроме Кватернионов.
— О боже, только не Кватернионные Войны снова. Всё это уже растворилось в истории, не говоря уж о фольклоре...Почему вы упрямо придерживаетесь это теории?
— Они верят, в смысле, Кватернионисты, что Гамильтон не вычислил систему, а получил ее откуда-то извне? Как Мормоны, только по-другому?
Она не могла понять, насколько всерьез он это говорит, но спустя изрядное количество времени подошла ближе:
— Прости? Это векториальная система, мистер Траверс, что-то для инженеров, чтобы помочь бедным кретинам мысленно представить себе то, что они, очевидно, не могут постичь как настоящую математику.
— Так же, как и твоя задача Римана.