На день погребения моего

Пинчон Томас Рагглз

— Конечно, вы вольны отказаться, я не наделен истинной властью.

Они зашли в библиотеку, и Хафкорт достал какие-то карты.

— Путешествие из Такла-Макана в Сибирь занимает более пятнадцати сотен миль со скоростью полета беркута, на северо-восток через Тянь-Шань, через южный Алтай в Иркутск и на Ангару, оттуда — в шаманскую Азию. Ислам там не преуспел. Почти никто из христианских исследователей туда не поедет, они предпочитают полярные пустыни и африканские леса этой глуши без проблеска надежды. Если им нужно попасть к Тунгусам, например, из антропологических соображений,

они приедут со стороны моря, против течения реки.

 Кит, со своей стороны, считал себя охотничьим трофеем, воображая, что до сих пор путешествие было слишком простым, что странники не зависят от поездки по железной дороге, что это должно стать следующим этапом миссии за пределами Кашгара, о которой Яшмин и Своум, вероятно, ничего не знали.

 В этом путешествии его должен был сопровождать лейтенант Пренс. Они рассматривали карты в библиотеке Хафкорта.

 — Мы должны начать отсюда, — указал Пренс. — От этой огромной Арки, известной как Тушук-Таш. Что значит «скала с дыркой».

 — А территория вокруг, Кара-Таг? Похоже, не очень точно обозначена на карте. Зачем с этим связываться, почему бы не объехать полностью? Путь будет намного короче.

— Потому что эта Арка — Ворота, — объявил Пренс, — если мы не въедем через нее, мы всегда будем ехать в неверном направлении. Вся территория отсюда до округа Тунгуска принадлежит Северному Пророку. Мы можем следовать по тому же маршруту, как обычные путешественники, но если мы не пройдем сначала под Великой Аркой, мы попадем куда-то не туда. А когда попытаемся вернуться...

— У нас это может не получиться, — сказал Кит. — Да, кто-то мог бы назвать это метафизическим вздором, лейтенант.

— Мы переоденемся в бурятских паломников, по крайней мере, до Байкала. Если вам посчастливится вжиться в роль, возможно, где-то по пути на север вам всё станет понятно.

Хорошо говорить, учитывая его, скажем так, неуместный в региональном смысле внешний вид: бледный, рыжий, глаза, пожалуй, слишком широко расставлены, ему больше подошел бы цилиндр и редингот, и немного более городской пейзаж. Кит боялся, что его попытки маскировки создают образ не бурятского паломника, а, скорее, британского идиота.

Рано утром Хафкорт уже был в комнате Кита, расталкивая его и дымя сигарой, словно паровой двигатель.

 — Продирай глаза, поднимайся с кровати и подтягивайся, потому что через полчаса у тебя аудиенция с самим Дузрой.

— Разве не должны туда пойти вы, вы стоите выше в табели о рангах англоговорящих лиц в здешних краях.

Хафкорт нетерпеливо махнул сигарой.

— Я слишком широко известен. Нужна темная лошадка, которую никто здесь не знает, но ненамного меньше, чем меня, понимаете, на таких границах я и обделываю большинство своих делишек.

 Дузра оказался моложе, чем представлял себе Кит, и совсем не солидным. Он был упитаннее обычных пустынных аскетов, на плече — японская винтовка Арисака «38-й год», по сути — маузер 26-го калибра, давший винтовке свое имя, Полковник усовершенствовал дизайн затвора, это был трофей облавы, наиболее кровавые подробности которой молодой провидец охотно сообщил Киту на беглом английском, правдоподобию которого не способствовал

резко выраженный кретинский акцент Университета. Кит приехал на одной из маленьких лохматых местных лошадок, почти пони, стремена почти волочились по земле, в то время как Аль-Дузра возвышался на своем легендарном Марвари — вот это был конь, конь огромного мужества и выносливости, чуть ли не бессмертный, тонко вибрирующий от какой-то колоссальной внутренней энергии, словно сдерживался, чтобы не воспарить в любой момент и не улететь. Собственно говоря, многие местные жители клялись, что видели коня по имени Огдай, парившего среди звезд.

 — Я — лишь прислужник в этом вопросе, — сказал Дузра. — Моего хозяина можно найти на севере, за работой. Если вы пожелаете найти его самостоятельно, он вас примет. Он ответит на все ваши вопросы об этом мире и о Мире Ином. Потом вы можете вернуться обратно и рассказать английским и русским офицерам в Кашгаре обо всём, что они желают узнать. Вы можете доказать мне, что пользуетесь их доверием?

— Не знаю. Как я найду его, человека, пришествие которого вы готовите?

 — Я отправлю с вами лояльного мне лейтенанта Хасана, который проведет вас через грозные Ворота, мимо тех, кто их охраняет.

— Это...

— Это труднопреодолимая местность — гадюки, песчаные бури и облавы. Само путешествие как таковое — наделенное сознанием Существо, живое божество, не желающее сотрудничать с глупыми или слабыми, и, следовательно, попытается вас отговорить. Оно настаивает на наивысшей степени почтения.

Около полуночи заглянул Муштак. Хафкорт снова читал письмо Яшмин, которое привез американец. Его сигара, обычно — веселый уголек в тусклом свете комнаты, в этой печальной обстановке потухла.

 — Я безнадежно отравлен, Муштак.

— Найдите ее снова, сэр. Даже если вам придется взобраться на самую высокую башню в самом грубом городе, делайте, что должны, чтобы ее найти. Или хотя бы напишите ей ответ.

 — Взгляни на меня — старик в поношенном мундире. Взгляни, во что я превратил свою жизнь. Я не должен никогда с ней даже разговаривать снова.

Несмотря на это, в один прекрасный день он со скрипом взобрался на одного из этих плотных низкорослых киргизских жеребцов и уехал, может быть, на поиски Сострадания, может быть, на поиски того, что к тому времени осталось от Шамбалы. Муштак отказался ехать с ним. Прокладка, убежденный, что англичанин наконец-то свихнулся, продолжил свою коварную деятельность в Кашгаре.

Несколько недель спустя Оберон Хафкорт явился к букинисту в Бухаре — чистый, подстриженный и выглаженный, солидный и элегантный, если не обращать внимания на блеск безумия в его глазах. Тарик Хашим, увидев его, не удивился — он видел, как минимум, целое поколение таких искателей, прошедших мимо него, в последнее время большинство из них были немцами. Он отвел Хафкорта в подсобку, налил в чашки мятный чай из помятого медного котелка и достал из лакированного шифоньера, инкрустированного слоновой костью и перламутром, с благоговением, как показалось англичанину, коробку с разрозненной стопкой длинных узких страниц, по семь строк на странице, печать с гравюр на дереве.