На Диком Западе

Май Карл Фридрих

Разящая Рука подошел к Москиту и развязал его.

Черный Олень не мог опомниться от изумления. Рука его невольно потянулась к поясу, за которым торчал нож. Лицо его осветилось какой-то дикой радостью.

— Токви-Тэй умрет, но прежде пошлет вперед душу своего сына.

Выхватив из-за пояса нож, он подскочил к сыну и занес руку, чтобы ударить его в сердце и затем убить себя. Москит не двинул ни одним членом. Он готов был принять смертоносный удар от руки своего отца.

— Токви-Тэй! —

раздался позади вождя чей-то голос.

С поднятой рукой Токви-Тэй обернулся. Перед ним стоял вождь апачей.

Рука шошона опустилась сама собой.

— Виннету!.. — произнес он.

— Разве вождь шошонов считает меня за безымянную собаку?

— Кто смеет сказать это?! — отвечал Черный Олень.

— Разве он не назвал безымянными собаками тех, кто взял его в плен?

Нож выпал из рук шошона: истина начала понемногу открываться ему.

— Так победитель Виннету?

— Нет, не он, а его белый брат. Он показал на Разящую Руку.

— Уф, уф, уф! — вырвалось у Черного Оленя. — У Виннету есть только один белый, которого он называет своим братом. Неужели глаза Черного Оленя имеют удовольствие видеть здесь Нон-Пай-Кламу, самого знаменитого из белых охотников?

— Тот, кто одолел Черного Оленя, не мог быть безымянной собакой! Разве мой краснокожий брат — ночная сова, которую без всякого труда можно поймать в ее собственном гнезде? Брат мой — знаменитый охотник и воин, и тот, кто похитил его из собственного вигвама, должен быть героем, носящим громкое имя.

Шошон ударил себя по лбу и сказал:

— У Токви-Тэя была голова, но в ней не было мыслей.

— Теперь пусть мой брат скажет, должен ли он умереть, когда он знает, что его победитель — Разящая Рука.

— Нет, — без колебаний ответил Черный Олень, — он может жить.

— Да, потому что он доказал, что в груди его бьется не робкое сердце, ибо он не хотел пощады от руки врага. Разящая Рука повалил одним ударом кулака Мог-Ава. Разве это позор для молодого храброго воина?

— Нет, он может жить.

— Разве мой брат не знает, что Разящая Рука и Виннету — друзья всех храбрых краснокожих воинов?

— Да, Токви-Тэй это знает.

— Так пусть он выбирает, будет он нашим братом или врагом? Если он желает быть нашим братом, то его враги будут нашими врагами; если он этого не желает, то мы правда отпустим на свободу его, его сына и разведчиков, но прольется много крови из-за обоих белых пленников, и жены шошонов закроют свои лица и будут петь надгробные причитания в каждом вигваме и у каждого костра. Виннету кончил.

В продолжение нескольких минут царило молчание. Личность и речь апача произвели на индейцев сильное впечатление. Наконец Токви-Тэй наклонился, поднял нож, который у него выпал раньше, воткнул

его лезвием в землю по самую рукоятку и сказал:

— Как скрылось острие этого ножа, так пусть исчезнет всякая вражда между сыновьями шошонов и храбрыми воинами, среди которых они теперь находятся.

Затем, вытащив нож из земли и подняв его острием вверх, продолжал:

— И пусть дружба шошонов и их братьев будет подобна этому ножу, и пусть поразит он всех, кто осмелится идти против них. Клянусь!

— Клянусь, клянусь! — раздалось кругом.

— Брат мой не пожалеет о своем выборе, — сказал Разящая Рука, — здесь он видит перед собой Дэви-Хонскэ, знаменитого охотника. Известны ли ему имена бледнолицых пленников?

— Нет.

— Это Джемми-Петатше с Хромым Фрэнком, товарищем Мато-Пока, Грозы Медведей.

— Мато-Пока! — воскликнул с изумлением шошон — Почему они не сказали об этом Черному Оленю? Разве Мато-Пока не брат шошонам? Разве он не спас ему жизнь, когда его преследовали оглала?

— Он спас тебе жизнь? Ну, так знай, что перед тобой Мартин, его сын, и Боб, его верный слуга. Они едут на выручку его, и мы сопровождаем их, ибо Мато-Пока, Гроза Медведей, вместе с пятью товарищами попал в лапы оглала и должен умереть.

Токви-Тэй бросил на землю нож, который держал в руке, наступил на него ногой и воскликнул:

— Как, собаки оглала хотят замучить Мато-Пока? Сколько их?

— Пятьдесять шесть.

— Если бы их было даже тысяча, то все равно они погибнут. Где они?

— Они в горах Желтой реки, там, где находится могила Храброго Бизона.

— Пусть братья мои следуют за мной в лагерь моих воинов. Там мы выкурим трубку мира и обсудим с воинами вокруг Костра Советов, каким образом скорее всего догнать собак оглала.

Затушив костер, все начали ощупью спускаться обратно, ведя за собой лошадей. Достигнув подножия холма, Токви-Тэй приложил обе руки ко рту и закричал во всю силу своих легких:

— Куп, куп, куп-вака!^[1]

Эхо подхватило этот крик и донесло до ушей шошонов, ибо в ответ послышались громкие голоса.

— Ханг-па?^[2] — раздался громкий окрик из котловины.

— Мог-Ав, Мог-Ав! — отвечал сын вождя.

Шошоны отвечали радостными возгласами, а через минуту вспыхнуло пламя вновь разгоревшегося костра. Шошоны были крайне изумлены, когда увидели Черного Оленя в сопровождении группы белых, но ничем не показали своего удивления. Только старый воин, который заменял Токви-Тэя в его отсутствие, вышел ему навстречу и сказал:

— Токви-Тэй большой колдун, ибо он исчез невидимкой из своей палатки, как исчезает в воздухе слово, когда оно сказано.