На дорогах войны
Шрифт:
Потом санбат неожиданно перебросили в 24-ю стрелковую дивизию. Ту самую, «Железную». Снова Катя изрядно подивилась: то к железнодорожникам бросят, то снова — к стрелкам. Почему?
Не знала тогда Катя Яровенко, что старый колхозник к этому времени откопал запрятанное от немцев полотнище и послал его в Москву. Доброе имя дивизии было восстановлено. И посыпались запросы на все фронты страны: «Железные», где вы? Откликнитесь!
…Пять лет носила на своих плечах солдатскую шинель наша землячка. Спустя год после победы демобилизовалась. В последний раз стояла она возле боевого знамени,
Она не сразу приехала в Первое Красное. Сначала работала в селе Пронькино, жила в Соль-Илецке, и только потом вернулась домой.
С тех пор живет и трудится здесь. В коллективе ее уважают. Местные коммунисты приняли в члены КПСС. Она активная общественница.
…Меркнет вечер за окном. За стеной не утихают порывы ветра. Шум все усиливается и усиливается… Неожиданно постучали в окно.
— Фельдшера…
Екатерина Яковлевна резко поднимается, торопливо вешает фотографию отца на прежнее место. Собралась быстро, за две-три минуты. Чувствуется, привыкла к подобным вызовам. В степном селе случается всякое. И фельдшера здесь тревожат и днем и ночью…
В. Вохминцев
ЗАВЕДУЮЩИЙ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПОЙ
Служил у нас в роте пулеметчик Федя Горбань. Солдат был хороший, да и парень, сам по себе, что надо. Верно, только среди цветущих садов Полтавщины рождаются такие завидные хлопцы.
Красивые глаза были у Феди. Большие, густо-синие, как само украинское небо. Брови черные, густые, ресницы длинные, изогнутые. Наверное, и смоляным чубом своим мог бы похвастать бравый парубок, да беспощадна рука у ротного санинструктора.
В фигуре, в движениях Феди была врожденная статность и грация. Бывало, взвалит на спину пулемет и идет легко, словно шарфик на плечи накинул. Уж это, верно, к Феде на Урале пришло. Родился-то он на Полтавщине, а вырос на горе Магнитной.
Только вот Федины ноги чуть не до слез доводили нашего старшину. Десятки самых больших сапог примерит пулеметчик, а все малы. Федя только посмеивается, а командир на старшину зверем смотрит: обеспечь! А как тут обеспечишь: в действующей армии мастерских индивидуального пошива не открывали.
А весельчак-то какой был! Песни любил до самозабвения. И знал их несчетное множество: и старинные, и современные, и веселые, и грустные. К любому случаю у него всегда была наготове хорошая песня. Бывало, осатанеет фашист, поливает огнем, как из пожарного рукава. Голову поднять нельзя, а не то, что двигаться. Лежим, пережидаем. А на поле метель. Ветер насквозь пронизывает, снегу аж под ремень надувает. Досада и уныние невольно начинают одолевать людей. А Федя выберет где-нибудь за бугром местечко и напевает:
Топор, рукавица, ФедяПоет, приплясывает, улыбается, а сам глазами своими синими так и светит. Глядишь, и вся рота повеселеет, а тут и долгожданная команда прокатится по цепи: после залпа «Катюши» — в атаку! И уж тут летит на врага наша рота вслед за артиллерийской жар-птицей, чуть не обгоняя ее.
И вот однажды украинский парубок, уральский горняк, пулеметчик мотострелковой роты получил у нас еще один важный пост — «заведующего Западной Европой». Уж очень верил Федя в наших западных союзников. Не может же быть, чтобы против Гитлера, угрожающего всему человечеству, сражался один советский народ! Где же совесть у людей Запада! — думал он.
Вырезал пулеметчик Горбань из «Правды» карту военных действий в Европе и тщательно отмечал на ней все события. И чуть ли не каждый день обещал, что вот-вот откроется второй фронт. Он даже показывал на карте возможные направления главных ударов союзнических армий. И так убедительно получалось у него, что и мы все начинали верить в резонность стратегических предположений Феди Горбаня.
Случалось, конечно, что кто-нибудь говорил Феде:
— Да брось ты, Горбань, эту бумажку. Надуют тебя союзнички.
Тут Федины синие глаза темнели и начинали метать молнии.
— Що ты такэ мелыш! — со сдавленной болью кричал он. — Разве это возможно! Да народы цього не дозволят.
— Народы?! А немцы, итальянцы — это что, не народы?!
— Их Гітлер и Муссоліні гоныть, як скотину. Розумиеш ты? — переходил на увещевательный тон Федя.
— Ну и в Англии, в Америке найдутся свои гитлеры.
Федя с минуту молча взвешивал это возражение, потом решительно тряс головой:
— Нет… Гитлеры, конечно, найдутся, но народы не допустят.
Так и стал наш любимец, веселый пулеметчик «заведующим Закладной Европой».
А в то время наш механизированный корпус сражался с армадой Манштейна, которая шла на выручку Паулюсу, окруженному на берегах Волги. Манштейн к Волге не прошел. Участь армии Паулюса была решена. И воинственный пыл оккупантов заметно упал. Каждый день наши войска освобождали все новые территории и захватывали множество трофеев и военнопленных. Среди пленных особенно много было румын и итальянцев. Итальянцы сдавались поодиночке и мелкими группами, а румыны — целыми полками. Федя Горбань ликовал:
— А що я вам казав, що их гоныть Гітлер. Пішлють воны Гітлера до бисовоі матери, и все станэ на місто.
Однажды февральским вечером зашли мы в тыл одному подразделению Манштейна, расположившемуся в большой станице. Но случилась небольшая неувязка. Мотопехота на автомобилях выскочила вперед, а танки, самоходная артиллерия, минометы отстали. Надо было бы укрыться за обрывом речки и подождать, когда подойдет техника, но наш комбат решил атаковать с ходу. Собственно, комбат-то был ранен в предыдущем бою, а на его место заступил комиссар. Человек он был уважаемый, но тактику знал приблизительно, так как пришел в армию недавно. Вот он и решил положиться на один энтузиазм.