На этнической войне
Шрифт:
Мужеству и стойкости мы все учились у него. Hи разу за свою жизнь ни я, ни моя семья не прикрылись ни славой, ни именем отца. Hа том же кладбище похоронена и моя бабушка, после смерти деда больше не выходившая замуж. Лежат на русском кладбище в Душанбе сестра моей жены, получившая с мужем по окончании вятского техникума направление на освоение Вахшской долины, и моя тёща — учительница начальных классов.
Hа кладбище поселка Камский Верхнекамского района спит вечным сном отец моей жены, от первого и до последнего дня войны провоевавший в матушке-пехоте, бравший Берлин и недолго
Татьяна Б., беженка из Львова, приехав в Москву, надеялась получить статус беженца. В миграционной службе ей сказали, что этот вопрос рассмотрят не раньше чем через полгода. «А что же мне делать сейчас, где жить, на что существовать?» — спросила в слезах Татьяна. Ей сухо указали на дверь. Татьяну с матерью приютили столичные бомжи. Через полгода Татьяна снова наведалась в миграционную службу, но там оказалось, что её документы потеряны и теперь их нужно сдать повторно. (Екатерина Карачева. «Лица негражданской национальности». АиФ-Москва)
Семья Кривцовых (фамилия изменена) бежала из Баку в 1990 году, бросив всё имущество. Приехав в подмосковный Ногинск (сразу 15 человек: бабушки, дети, внуки), зимой они скитались по углам родственников и знакомых. Летом жили в палатках. На работу устроиться не могли. И вот уже 13 лет, имея официальный статус беженцев, эти люди не могут получить российское гражданство. Хотя статус беженца по Закону РФ «О беженцах» даёт право не только на трудоустройство, бесплатное жильё, медицинское страхование, бесплатное образование, ежемесячные социальные выплаты, но после пятилетнего проживания на территории России и на получение ГРАЖДАНСТВА. Только у нас законы и их соблюдение всегда находятся в разных плоскостях. (Екатерина Карачева. «Лица негражданской национальности». АиФ-Москва)
«Самолёты садились и взлетали в любую погоду и с предельной нагрузкой. До 25 января было вывезено около полумиллиона беженцев.
Несмотря на предельное напряжение сил, людям приходилось ждать самолётов по несколько часов под открытым небом, а погода, как назло, была мерзкая, мокрый снег и сильный ветер. Люди мёрзли, дети плакали, некоторые готовы были вернуться домой, несмотря на опасность, лишь бы этот кошмар закончился.
— Лучше бы нас убили! — говорили нам. — Куда вы нас отправляете? Измучаете только, а нас там никто не ждёт!
Они были правы. Мать потом рассказывала мне, что в Октябрьском исполкоме Самары какая-то чиновница сказала прибывшим из Баку сорока членам семей военнослужащих? «Что ж вас там всех не поубивали? Теперь возись с вами. Небось ещё и на жильё претендовать будете?»
Через некоторое время мне представилась возможность убедиться, что она была не одинока в своём мнении. Когда я пришёл в горисполком, при котором специально был создан штаб по делам беженцев и вынужденных переселенцев, ещё одна чиновная дама, предварительно с издёвкой поинтересовавшись, не я ли являюсь беженцем, на все вопросы о жилье для матери отвечала:
— По
Поскольку я даже не заикался о государственном жилье, а говорил о кооперативной квартире, за которую мог и готов был заплатить, её реакция меня вначале удивила. Постановление Правительства обязывало местные органы власти предоставлять как государственное, так и кооперативное жильё беженцам вне всякой очереди.
— На какой работе? Вы сами-то понимаете, что говорите? Моей матери под семьдесят, она потеряла всё, а вы несёте какую-то чушь об очереди. Или для вас постановление Правительства СССР не указ?
— Я же вам сказала: в порядке общей очереди по месту работы! — тупо повторяла она». (А. Сафаров. «Чёрный январь»)
«Женщина из 3агорска оказалась русской беженкой из Баку. Внешне похожа на внезапно постаревшую девочку-подростка, бледная, руки трясутся, говорит, сильно заикаясь — так, что порой трудно разобрать речь. Проблема её проста по какому пункту какого из юридических документов их должно считать беженцами? их не прописывают, а на работу без прописки не принимают («правда, я шитьём подрабатываю, полы в подъездах мою»), статуса беженцев не присваивают, положенных в этом случае денег не дают. Галина Ильинична стала объяснять…
Беженка вынула лист бумаги и авторучку, но записать ничего не смогла — руки тряслись так, что ручка оставляла на листке только прыгающие каракули…» (Русская боль. Журнал «Дело № 88», 4, 2004 г.)
«Умоляю, ради всех святых, дочитайте это письмо, от этого зависит жизнь и судьба наших троих сыновей. Нам очень стыдно, что мы, русские люди, и приехали на Родину, что, кроме выжимания из нас денег в ОВИРе, мы никому не нужны. Мы родились в России, все наши предки россияне. Мы хотим оформить гражданство, но нас гоняют два года по инстанциям. Странно, что «кавказцы» получают паспорта без проблем. Помогите!
Помогите доказать моим сыновьям, что русские тоже сила в России. Нам даже нельзя работать без гражданства, нам уже не на что жить. А мы ведь всё можем!!! Муж — газоэлектросварщик 7-го разряда c «Личным клеймом качества», строитель-бригадир комплексной бригады, шахтер. Старший сын — электромонтёр 5-го разряда, сборщик мебели. Средний — буровой мастер, водитель-профессионал. Младший — аппаратчик, водитель.
Я никогда не боялась жизни, а теперь мне страшно за моих мальчиков. Если я, ещё живая, не смогу пробить эту стену в ОВИРе, что будет с ними без меня. Они все крещёные, но без документов РФ, что им делать, куда податься, в Узбекистане мы враги, а здесь вообще никто!
Спасите, ради Христа.
Пищаева Л. Ф.». («Комсомольская правда», 2004 год)
«Изменить место встречи с главой неприкаянного семейства Пищаевых было невозможно — в светлое время суток она могла состояться только в стенах ОВИРа Подольска. Людмила Федоровна с мужем стояли в тесном коридоре этого милого и за долгие годы ставшего им родным заведения и по-соседски обсуждали с народом какое-то важное событие. Выяснилось, что несколько минут назад здесь была драка.