На фарватерах Севастополя
Шрифт:
Уже наступила ночь, когда катер вошел в Севастопольскую бухту. Контр-адмирал Фадеев, выслушав доклад еле державшегося на ногах Чеслера, приказал отправить его немедленно в госпиталь.
Умолк грохот дневного боя, и из всех убежищ и укрытий появились люди.
Ночь зажигала звезды, звенели ведра и котелки, матросы несли воду из колодцев, жадно пили и умывались. Низко, наполняя небо ровным могучим гулом, в сторону [199] передовой проходили самолеты: это дальняя авиация с Кавказа шла громить передний край и тылы врага. А над городом стояло
Поздно ночью двадцать восьмого июня я возвращался с кораблей, стоявших в Камышовой и Стрелецкой бухтах. В мои обязанности входил инструктаж командиров кораблей об обстановке на подходах к Севастополю и на переходе морем.
В эти дни непрерывно в течение шестнадцати часов в сутки рвались бомбы. Немецкая авиация господствовала в воздухе, и днем стоянка кораблей в севастопольских бухтах была почти невозможна.
Доложив начальнику штаба Морозову о выполнении задания, я с Иваном Ивановичем вышел из подземелья. Мы сидели возле КП, курили и разговаривали.
Над бухтой стояла невозмутимая луна. Ее жидкий свет расстилал от развалин голубые тени, кругом были только одни руины и глубокие воронки, не видно было ни живого деревца, ни зеленой травы. Тяжелый, горький запах гари и дыма и специфически острое дыхание близлежащего подземного госпиталя, заполненного ранеными, приходили вместе со свежестью ночного воздуха. Даже близость моря и очарование голубой ночи не могли скрасить тяжелых картин разрушений.
Уже далеко за полночь, когда казалось, что ночь пройдет спокойно, поднялась, все сильнее разгораясь, ружейно-пулеметная стрельба.
Наш пост наблюдения доложил: от берега, занятого немцами, по всей Северной бухте противник поставил дымовую завесу. Слабый ветер нес этот дым к южному берегу бухты, на Корабельную сторону. Загрохотали разрывы снарядов, мин и авиационных бомб. Гитлеровцы начали громить южный берег Северной бухты, который стал теперь передним краем, в районе выходов к многочисленным балкам. Там стояла сплошная пелена пыли, дыма и огня.
Под прикрытием дымовой завесы двигались катера и шлюпки с немецкими войсками к южному берегу Северной бухты.
Южный берег обороняла поредевшая бригада морской пехоты Потапова и разрозненные части моряков. Обнаружив движение десантных катеров и шлюпок, наша артиллерия открыла огонь, ее поддержал бронепоезд «Железняков», он базировался в туннеле у Килен-балки. Но была острая нехватка боезапаса: у Потапова оставалось всего [200] по десять снарядов на орудие. И все-таки семнадцать лодок и катеров с десантом были утоплены.
Но десант в Северной бухте был только частью замысла противника. Около трех часов ночи, когда шел ожесточенный бой по отражению десанта, наблюдательные посты у мыса Феолент доложили, что обнаружили в море движение кораблей в сторону Севастополя.
Береговая батарея «№» 18 включила прожектор, в изменчивом голубоватом свете вдруг возник корпус большой моторной шхуны; луч медленно пошел
– Двенадцать вражеских моторных шхун идут в направлении Херсонесского мыса.
– Десант?!
Получив донесение, контр-адмирал Фадеев приказал начальнику штаба Морозову выслать катера-охотники для отражения десанта и снял трубку прямого телефона к командующему флотом, но в это время раздался характерный гул залпов береговой батареи.
На этот раз артиллеристы береговой батареи стреляли по противнику, обнаруженному в море. Наконец-то им пришлось вести огонь по вражеским кораблям! Ведь на береговых батареях флота и орудия и приборы - все рассчитано для боя на море. И батарея № 18 под командованием старшего лейтенанта Дмитриева показала, на что она способна. Пятнадцать минут продолжался энергичный и меткий огонь. Одна за другой тонули моторные шхуны, груженные десантными войсками; только трем из них удалось уйти в открытое море.
Глава двадцать восьмая
Ранним утром двадцать девятого июня немецко-фашистские войска возобновили решительные атаки на всем фронте, направив главный удар вдоль Ялтинского шоссе.
Атаки фашистских войск поддерживались крупнейшими силами танков, беспрерывным артиллерийским огнем и массированными ударами авиации. Несмотря на упорное сопротивление частей 386-й стрелковой дивизии и 8-й бригады морской пехоты, оборонявших позиции, фронт обороны в полосе Ялтинского шоссе был прорван. Во второй половине дня немцы овладели хутором Дергачи и развивали [201] наступление на станцию Инкерман и по направлению к горе Суздальской.
Героически, отчаянно дрались бойцы Приморской армии; их поддерживала группа «илов» и истребителей подполковника Дзюбы и капитана Губрия. Артиллерия, расходуя последний боезапас, вела огонь по пехоте и танкам фашистов. Но к исходу дня многие пушки подвижной артиллерии уже не имели боезапаса, их отвели к Камышовой и Стрелецкой бухтам. Потери в течение дня были большими, и к вечеру двадцать девятого июня в стрелковых дивизиях оставалось по нескольку сот человек, а в бригадах морской пехоты Жидилова, Потапова и Горпищенко еще меньше.
Днем двадцать девятого июня связь нашего КП с флагманским КП командующего Севастопольским оборонительным районом, находившимся в Южной бухте, несколько раз прерывалась. Посланный контр-адмиралом Фадеевым на КП командующего связной, добросовестный и старательный матрос Иван Варавка, не вернулся. Контр-адмирал приказал подготовить второго посыльного, но в это время от командующего прибыл нарочный и передал пакет.
Тотчас же контр-адмирал Фадеев вместе с батальонным комиссаром Тарасовым - он был теперь военкомом соединения - созвали нас. И Фадеев сказал, обращаясь к начальнику штаба Морозову: