На фейсбуке с сыном

Вишневский Януш Леон

Потому как если Бога отменить — то зачем людям ад?

Я иногда думаю — откуда он вообще взялся, ад-то? Потому что это какое-то несоответствие получается, извращение самой божественной сути. Бесконечно добрый Бог посылает людей на бесконечные страдания… А это не Бог, сыночек. Это все с сатаны повелось, первого взбунтовавшегося Ангела. Сатана, по-еврейски «обвинитель», позволил себе Бога раскритиковать: по мнению сатаны, Бог собственную работу испортил, обрекая созданных по образу и подобию Своему на зло, страдание и в конечном итоге на смерть. А сатана с этим согласиться не хочет. И нет в том никаких признаков его гордыни, совсем наоборот. Сатана не согласен с несправедливостью своего Творца и пытается изложить свои сомнения, предостеречь от неправильных решений. По моему мнению, сыночек, никакой гордыни тут нет, а уж тем более богохульства. Сатана имел право высказать свои убеждения. Хотя тогда никто, в том числе и сам сатана, о демократии-то не помышлял.

А если вдруг? А если ада-то и не существует?

Это для меня, сыночек, самый что ни на есть экзистенциальный вопрос. Потому что если ада нет — то что я здесь делаю? Это какая-то Матрица

или что? А может, я нахожусь в параллельной вселенной, совсем не в твоей, и может, моя вселенная имеет двенадцатый пространственно-временной интервал, в то время как твоя — одиннадцатый? А может, даже тринадцатый, и я в результате попала в тринадцатое измерение, потому что только в нем можно обнаружить ад? И даже Теория Струн, или, поскольку в последнее время все «супер» должно быть, Теория Суперструн этого не объясняет (все-таки со стороны физиков это большое свинство — говорить о двадцати шести измерениях, двадцать два из которых, видите ли, потайные)? Да и новая, но уважаемая в научных кругах М-теория, в которой про одиннадцать измерений говорится — тоже с этим не справляется.

А что до Большого Взрыва и наступившей после него Большой Инфляции (расширения) — так с тех пор как эту инфляцию-то открыли, физики-теоретики решили, что ею все и объясняется. Им стало ясно и понятно, а мне, сыночек, нет, и я все лелею надежду, что Ты когда-нибудь найдешь время и мне все объяснишь. Законы физики якобы объясняют, что со вселенной происходило и происходит. Все — да не все! То, что происходило между Большим Взрывом (t:0–0) и моментом начала Большой Инфляции (tWI — t0 + 10–43 секунды), никому не известно. Что-то непонятное делалось в эти 10–43 (сорок три нуля перед запятой!) секунды, и эта загадка в последнее время лишила сна многих физиков и космологов на Земле. В течение этих 10–43 секунд (они называются время Планка) Бог, по-видимому, что-то такое мастерил, и все хотят непременно выяснить, что же Он делал.

Я с этой теорией-то суперструнной тоже решила ознакомиться, хоть какое-то представление обо всем получить. Ну, я Тебе скажу, это не для моей старой головы — только глаза до слез утомила на этих уравнениях, и в голове у меня все перемешалось. Я поняла только, что элементарные частицы в многомерном пространстве вибрируют, как струны скрипки или гитары. К примеру, электрон разложился вдоль очень короткой струны (она и правда очень короткая, так называемая длина Планка, то есть еле дотягивает до 10–35 метра) и вибрирует с определенной частотностью. То есть Бог — если, конечно, это был Он — электрон в струну растянул и, я бы так выразилась, жахнул или смычком по ней провел — и струна доныне дрожит. Он должен был «жахнуть» сразу по многим струнам, ведь электронов несметное количество, а другие элементарные частицы на других струнах дрожат с другой частотой. Значит, это был действительно БОЛЬШОЙ рывок. Значит, Бог действительно устроил Большой Взрыв. И если это так, сыночек, то примерно 14 миллиардов лет нам во вселенной аккомпанирует огромный оркестр струнных инструментов. А Бог, по-видимому, является дирижером. С той лишь разницей, что многие люди уже удостоверились, что в Космосе стоит абсолютная и ужасающая тишина. И ничего в этом удивительного нет, потому что в вакууме звуковые волны разойтись и добраться до слуха не могут. Но Божий оркестр играет, как подсказывает мне мой рабоче-крестьянский ум, играет себе и музам, а главным образом — физикам-теоретикам аккомпанирует, а некоторые из них эту симфонию будто бы слышат! Не ушами, а для краткости и ясности — сразу мозгом. И даже ноты на уравнения могут расписать. Только чтобы это услышать — нужно совсем другим воображением обладать, потому оркестр этот концертирует в гораздо более многомерном, чем наше привычное четырехмерное (х, у, z+время), пространстве. Обычный человек этой музыки не услышит никогда. Это закрытый клуб — вход строго по приглашениям. Элитарный. Хокинг, Пенроуз, Млодинов, Андерсон, Смолин, Виттен, Каку. Ты их, сыночек, знаешь по публикациям и, может, хоть отчасти понимаешь. А для меня они не от мира сего, словно пришельцы какие. Они должны в миллиарды раз больше, чем обычный человек, иметь в мозгу и серого и белого вещества, а между их нейронами должны быть совсем иные взаимосвязи. Не могут они быть нормальными людьми со здоровыми органами чувств — у них наверняка еще дополнительные органы смутированы. Я про них в рамках расширения кругозора читала, глаза портила, но лишь до того момента, как села в глубочайшую интеллектуальную лужу, читая, как упоминавшийся уже выше Каку Мичио, американец японского происхождения, фамилия которого по-японски очень красиво пишется 

 описывает Вселенную, исходя из Теории Струн: «Гетеротичная струна является закрытой струной с двумя типами колебаний, по часовой стрелке и против часовой стрелки, которые рассматриваются отдельно. Колебания, совместимые с направлением часовой стрелки, происходят в десятимерном пространстве, а колебания в противоположном направлении затрагивают двенадцатимерное пространство, в котором шестнадцать измерений подверглись сокращению (в оригинальном пятимерном пространстве Калуза пятое измерение было сокращено путем свертывания)».

Вот так, сидя в луже, я и дала отдых своему мозгу. А Калуза, сыночек, о котором говорится в этой для любого нормального человека криптограмме, родился в польском городе Ополе, который в момент его рождения назывался Оппелн, потому что было это в 1885 году. Или, как сказала бы баба Марта, «еще при немцах».

Но Каку Мичио мне покоя не давал. Я хотела знать, является ли человек, который понимает вот это: «пятое измерение было сокращено путем свертывания», — нормальным или это все-таки мутант. И верит ли он хоть в какого-нибудь Бога. А он — почти как нормальный. Образование получил в самых лучших, недоступных для большинства заведениях (степень магистра в Гарварде, ученая степень доктора в Беркли), но в принципе — обычный японец, рожденный и выросший в Америке. Родители

его, правда, буддисты (влияние предков, ничего не попишешь), но маленького Мичио они посылали в воскресную школу. В буддизме же никаких богов нет, так что потенциальный Бог из рассказов воскресной школы опасности не представлял и врагом Будды быть не мог, а стал любимым героем интереснейшей сказки о больших наводнениях, воде, которая расступается по воле человека, ковчегах, нищих, а также яблоках. Маленький Мичио так все это понимал — он об этом писал в своей книге «Параллельные вселенные». Я полагаю, сыночек, что примерно на две трети ее поняла, правда после второго чтения. Прекрасная книга о физике вселенной. Понятная и для гуманистов, ибо на основе этой физики Каку вырастают основы гуманизма. А кроме того, это замечательная инструкция по современной космологии для «упрямых». О Боге Каку пишет мало. Похоже, он этим вопросом только в детстве интересовался — в воскресной школе. Но уже и тогда он был аналитиком, во всем хотел дойти до сути. Как-то раз он спросил учительницу, была ли у Бога мать. Бедная учительница совсем не готова была ответить на его вопрос. Она лишь пробормотала, что «вряд ли у Бога была мать», и хотела продолжать дальше, но Каку начал допытываться, «откуда же тогда взялся Бог, если у него не было матери». И тогда она пообещала ему, что обязательно поговорит на эту тему со священником.

Маленький Каку, задавая свой вопрос, находился, несомненно, под влиянием буддизма, ведь в буддизме нет никаких богов, есть лишь вечная вселенная, без начала и конца. И задал самый главный теологический вопрос. В пятилетнем возрасте! И поскольку ответ он получил весьма уклончивый, возможно, именно окончательный ответ Мичио Каку ищет до сих пор, даже когда не пишет об этом открыто.

Человеческое любопытство, сдается мне, сыночек, становится все более разнузданным и бесцеремонным, переходит всякие границы уважения к личному пространству Бога. Почти четырнадцать миллиардов тотальной слежки и пристальнейшего внимания, и даже в эти крохотусечные доли секунды — личное время Бога — не хотят оставить в покое. Но дьявол с ними. Двадцать шесть, тринадцать, одиннадцать, сколько там еще измерений — пусть будут все. Дай им Бог в этих измерениях не запутаться. Я вот тут подумала про эти нейтрино — ну, тех, что в ЦЕРНе, дьявольски быстрые, что свет обогнали. Может, эти нейтрино себя сжали и погнали из Женевы в Гран Сассо сжатые? В каком-нибудь пятом, одиннадцатом или двадцать шестом измерении. Другие измерения широкой дугой обходя.

Впрочем, это только мои измышления.

А во вселенной о тринадцати измерениях вполне могло бы найтись такое, в котором черный кот перебегает дорогу всем остальным измерениям, и в нем, разумеется, разместился бы ад. Ты на фейсе иногда об этом пишешь, я Твои записи читаю внимательно. И если мне от них становится слишком грустно, иду подслушивать исповеди, чтобы узнать, какие грехи нынче в моде и кого нам тут, в аду, ожидать в будущем. На совсем-то уж тяжких, смертных грехах останавливаться не буду, о них говорить интереса нет — они от века, с того момента, как исповедь придумали, все те же, и никакого очарования в них не прибавилось. Но есть некоторые такие сладкие, что я их прослушиваю по многу раз и прямо удовольствие получаю.

Сейчас Пасха приближается, люди к исповедальням в очередь выстраиваются, и мне есть что послушать. Недавно растрогала некая Бьянка семидесяти лет, монахиня из Германии. Поразила своей искренностью, что редко бывает на исповеди. Она рассказала скучающему старому священнику, который предпочитает исповедовать молодых барышень, что она, конечно, монахиня, ей уж семьдесят, но вот пришла весна, настали теплые деньки, она носит более легкие одеяния, и когда ее вдруг случайно касается красивый мужчина, — она чувствует, как у нее в животе бабочки летают. Ведь она хоть и монахиня, но живая женщина. В конце исповеди, полная раскаяния, она вымолвила, что постарается с этим справиться и будет много молиться. Я эту запись слушаю и слушаю, и у меня на сердце делается тепло, как в ее грешном животе с бабочками.

Подслушивала я также студентку Каролину, двадцати пяти лет, из Щецина. Странная девушка, хочет с сексом подождать до вступления в брак, и у нее теперь серьезные проблемы. Она уже три года встречается с парнем по имени Патрик. Он в Бога не верит и ждать, естественно, не хочет. И когда они занимаются петтингом, Каролина дает слабину и переходит границы дозволенного, а потом о том жалеет и плохо себя чувствует. И каждый раз на исповедь идет. И так уж две или три недели, потому что Патрик парень темпераментный и сдержанности в нем никакой нет. Она душу на исповеди очистит и чувствует себя лучше до следующего раза, а он не за горами: не переступать границы она не в силах. Эту Каролину я тоже перед сном порой слушаю и вспоминаю свои границы: мы с Леоном не могли венчаться, а потому границы я сама устанавливала — глупая была и гордая слишком и через это многих удовольствий себя лишила.

Иногда, так, для рефлексии, слушаю одну замужнюю женщину из окрестностей Познани. Она исповедуется в стремлении к свободе — будто это грех какой. Она хорошая мать, детей любит больше жизни, но женой на поводке быть не хотела. А хотела она иметь время для себя, вечерами читала книги, вместо того чтобы возле мужа сидеть, за ручку его держать и по голове гладить, в театр ездила и даже в оперу в крупные города. А муж не так себе представлял мать семейства, обвинял ее в причудах и непослушании, даже в изменах, совершенно необоснованно, и в конце концов руку на нее поднял. Она же почувствовала себя запертой в клетке, перестала мужа любить и отказывала ему в близости. Он для другой женщины мог бы стать прекрасным мужем, потому как хороший отец и семью свою считает самым для себя святым, хотя и причинил ей боль своим насилием. Вот только она в его понятия о семье не вписывается и рядом с ним счастливой себя чувствовать не может. Слушая ее исповедь, я думала о Леоне: что бы я сделала, если бы он мне свободы не давал. Я знаю одно: на исповедь точно бы не пошла. А у нее-то, у этой замужней, как стало ясно, не только в свободе дело. У нее муж неделикатный, он ею как женщиной злоупотребляет, использует для своего только удовольствия, быстро и часто, а она хотела бы романтикой интимные отношения окружить.