На главном направлении(Повести и очерки)
Шрифт:
В главной конторе завода «Красный Октябрь» несколько часов шел гранатный бой. Потом он утих. Вдруг послышался неистовый крик. «Кого-то придавило», — подумал я и с группой солдат разведывательной роты бросился туда.
— Вы в ролик, к Пономареву? — спросил нас боец, когда мы по ходам сообщения добрались до конторы.
Я не понял, о каком ролике идет речь, но на всякий случай сказал «да».
— Прыгайте сюда, быстро!
«Ролик» оказался каменной пристройкой конторы. Названа она так потому, что через нее проходит линия высокого напряжения. Проход к пристройке был устроен через окно. Спрыгнув, я почувствовал под ногами что-то мягкое.
— Это
Несколько часов тому назад гарнизон «ролика» состоял из трех человек во главе с сержантом Николаем Пономаревым. Двое суток отбивали они натиск гитлеровцев, вползавших через выломленный простенок.
Живым в «ролике» остался сержант Пономарев. Он стоял на коленях, привалившись плечом к стене. У прохода и на цементном полу пристройки лежало больше десятка убитых врагов.
Мы хотели расспросить о подробностях этой схватки, но Пономареву не до рассказа. Подложив под голову погибшего друга вещевой мешок, он тихо повторял:
— Как же ты оплошал, Вася… Как ты оплошал…
В этот день Пономарев уничтожил из автомата и в рукопашной схватке восемнадцать гитлеровцев. Когда вышли патроны, он отбивался кирпичами, кроил черепа врагов лопатой. Правая рука его была прострелена, ноги пробиты осколками гранаты.
Под вечер в проломе показался еще один гитлеровец, на этот раз офицер. Пономарев подкараулил его, свалил на землю, зажал кисть правой руки и не дал надавить спусковой крючок парабеллума. Боролись долго, пока железные пальцы сержанта не перехватили фашисту дыхание.
Я приказал солдатам отнести Пономарева на медицинский пункт. По дороге, придя в себя, он спросил:
— А ролик не отдали?
— Нет, нет, — ответили ему.
— А соседи наступают?
— Наступают. И очень успешно.
— Вот хорошо…
Я все чаще и чаще заглядываю в блиндаж Вани Крушинина. Быть среди своих однополчан в такое время просто приятно.
Вот и сейчас: вхожу к ним и вижу, что мои однополчане чем-то очень заняты. Ваня Крушинин в центре внимания. Здесь идет открытое партийное собрание. Оружейники и связисты совместно обсуждают свою работу в оборонительных боях, с тем чтобы вернее определить задачи парторганизации на ближайшее время. С докладом выступает парторг Крушинин. Все слушают его внимательно. Я смотрю им в глаза и, кажется, впервые замечаю, что тут все кареглазые. Может, долгая жизнь в огне перекрасила им глаза в этот цвет. Меня радуют такие глаза. Карие и темно-серые постоянно светятся какой-то неистощимой энергией, бодростью, живостью, неутомимостью и дальнозоркостью. Мне не очень нравятся светло-серые — от них всегда веет усталостью, от голубых — недоступной далью, от зеленых — неясностью и наивностью.
А здесь в каждом взгляде — жизнь, вера, энергия.
— Партия подняла наш народ на борьбу с врагом, — продолжает Ваня Крушинин. — Под ее руководством громят наши воины отборные войска Гитлера. Члены нашей партии всегда там, где трудно, где опасно. Давайте посмотрим хотя бы нашу дивизию. Кто первый начал переправляться под огнем через Волгу? Коммунисты батальона Еремина. Кто впереди всех ворвался на вершину Мамаева кургана? Первым там оказался капитан Маяк. Он — член партии. Кому было приказано держаться до последнего патрона в горящем цехе завода «Метиз»? Роте Соловьева. Она выстояла, не сдалась Кто такой Соловьев, вы знаете: член полкового партбюро. У кого больше всех на счету истребленных фашистов?
Крушинина перебил Кочетков. Он встал и, подняв свою огромную руку, сказал:
— Разреши, парторг, высказаться.
— Говори, — ответил Крушинин.
— Коммунисты — это душа и сердце нашей армии. А там, где душа и сердце, там ум и сила… Так я говорю, товарищи, или не так?
— Верно, Кочетков, верно. В самый корень смотришь.
Так думают и говорят солдаты о партии. Они видят, знают, чувствуют ее направляющую руку, ее организующую роль.
На теле города много глубоких ран, но он жив. Над развалинами по всему берегу, на площади Павших борцов — всюду взвиваются красные, знамена. Отдельные чудом уцелевшие стены домов в центре города оделись в праздничный наряд. Плакаты, лозунги, музыка, стройные колонны защитников, идущих на митинг.
На трибунах генералы, офицеры, рабочие, гости из Москвы и других городов страны. Они приехали поздравить нас с победой.
Рядом со мной стоят Кочетков, Тамара Ивановна, Миша Бурков, Петя Гелов, Ваня Крушинин, Александр Семиков. Не верится, что можно стоять вот так на открытой площади, не припадая к земле…
Сто пятьдесят девять дней и ночей не умолкали здесь уличные бои. Огонь обжигал наши щеки, опалял волосы, зимний холод промораживал грудь, но никто не поддавался. Мы стояли, как вросшие в цемент, и падал лишь тот, кто был сражен насмерть.
Фашисты заползли на вершину Мамаева кургана, смотрели с нее на волжские просторы и готовились нанести отсюда смертельный удар в сердце нашей Родины. Они просчитались.
Трудно столкнуть камень с огромной скалы, но когда он полетит, то у подножия не собрать и осколков. Сталинград — та самая высокая точка войны, откуда столкнули фашистов. Им не удержаться теперь ни на Дону, ни на Днепре, ни на наших границах…
…В полночь начальник госпиталя Александр Александрович Сосновский, перевернув последнюю страницу этой тетради, позвонил дежурному врачу:
— Проверьте, — сказал он, — сколько свободных коек осталось в офицерской палате?
— Только сейчас проверил, — доложил дежурный, — все койки заняты.
— Не может быть!.. А койка Сергеева?
— Она тоже занята.
— Занята… — Александр Александрович чуть не вскочил, чтоб побежать посмотреть на беглеца, но, взглянув на тетрадь, не поверил: — Кем занята?
— На ней отдыхает инспектор по кадрам из Москвы подполковник Кириллов.
— Кто?
— Подполковник Кириллов Иван Васильевич. Он сказал, что хочет поспать на койке однокашника… Они знакомы по Сталинграду.
— …Спасибо, — сказал Александр Александрович и положил трубку.
Утром, когда почти все выздоравливающие фронтовики уже получили предписания и пошли прощаться с хрустальными озерами, подышать в последний раз воздухом соснового бора, Александр Александрович встретился с Кирилловым, в зубах которого и на этот раз торчал толстый засмоленный никотином костяной мундштук. Подошел к ним и начальник отдела кадров округа. Кириллов, оказывается, действительно лично знал Сергеева по Сталинградским боям…