На главном направлении(Повести и очерки)
Шрифт:
— Откуда родом? — спросил Титов бронебойщика.
— Из Сибири.
— Воевал?
— Малость.
— Сколько же?
— Сто дней в Севастополе и здесь две недели.
— Как здоровье?
— Отремонтировали вроде солидно, больше недели в Ахтубинском госпитале нежился.
— Нежился, — с улыбкой повторил Титов — Вот что, товарищ Зернов, дня через четыре мы снова вступим в, бои. Сейчас занимаем запасные позиции: надо хорошо окопаться, построить блиндажи, рассказать бойцам нового пополнения о том, как надо бить врага наверняка, передать
Слушая Титова, Александр Иванович вспомнил, с какой настойчивостью учил майор Пургин пулеметчиков и как, в последний раз проверяя сектор обстрела пулеметной точки, он сказал: «Хорошо», а комиссар добавил: «И прочно». «Да, мне надо возвращаться в свою пулеметную роту, — подумал Фомин, — к своему пулемету…» И в этот момент Титов, как бы между делом, передал ему листок бумаги — приказ. В приказе говорилось: «Пулеметчику Фомину Александру Ивановичу присвоить звание — гвардии сержант и назначить командиром комендантского взвода».
Это было в ту ночь, когда Костя вернулся в Сталинград.
Ночь, а от пожаров светло, как днем.
Проходя через сквер Дворца пионеров, где был фонтан с хороводом скульптурных фигур — девочек и мальчиков, Костя подумал, что он заблудился: от всей скульптурной группы остался только один мальчик, да и у того вместо рук из плеч торчали металлические стержни. Сам дворец разрушен до основания, разбит на куски, как фарфоровая игрушка, которую будто нарочно кто-то долго топтал коваными каблуками.
Всюду груды камней, кирпича да глубокие воронки от бомб и снарядов.
Возле старой мельницы, под горящей эстакадой, Костя заметил санитаров с носилками. Чтобы не попасться им на глаза, спустился в канаву и тут же встретил передвигающегося на локтях человека в военной форме. Это был лейтенант. Он куда-то торопился, не замечая, что перед ним глубокая, с крутым обрывом воронка.
— Дядя, куда вы? Там яма!
Лейтенант приподнял голову и, не ответив, уткнулся лицом в песок. Костя подошел к нему и вздрогнул: лейтенант без ноги, вместо ступни и голени — узлы бинтов с пятнами крови.
Прибежавшие сюда два санитара подхватили лейтенанта на руки, но он сильно рванулся и отшвырнул их от себя.
— Вперед, за мной!
— Товарищ лейтенант, на вокзале немцы, — попытался уговорить санитар раненого, но тот и слушать не хотел.
— За мной! — кричал он, вырываясь из рук санитаров.
Передвигаясь вдоль берега к заводскому поселку — к родным местам, Костя почти ничего не видел: он не мог позабыть безногого лейтенанта, а в ушах звучало: «Вперед, за мной!»
Развалины, баррикады загородили все улицы и переулки. Чтобы попасть на улицу, ведущую к Тургеневской, Косте пришлось сделать большой крюк. На каждом шагу под его босые ноги попадали острые осколки, колючие камни и рваное железо.
Спустившись в овраг Долгий, Костя рассчитывал, что тут он быстрее пройдет к рабочему поселку. Ему
Впереди высокий яр, за которым должен был показаться взвоз, а там до родного поселка — рукой подать. Глядя вперед, Костя с замиранием сердца думал о встрече с отцом, которая, по его расчетам, должна состояться именно там, на Тургеневской улице.
«Скорей, скорей вперед!» — подгонял он себя.
Вдруг возле камня, на котором стоял Костя, что-то зашевелилось, ожило и начало подниматься… У мальчишки захватило дыхание, подкосились ноги, и, отскочив, он испуганно попятился, еще не веря тому, что произошло. Невдалеке взметнулось пламя. Оно осветило спину поднявшегося бойца, на запыленной шинели которого Костя заметил отпечаток босой ступни. «Это мой след», — догадался он и притаился. А поднявшийся боец постоял несколько секунд и снова приник к земле, свернувшись таким же клубком, как и другие спавшие здесь бойцы, которых Костя принял за камни.
Смертельно усталые после тяжелого боя, воины были отведены в резерв и, ожидая очередного приказа, отдыхали. Ни взрывы, ни стрельба не тревожили их. Поднять мог только голос командира, только его короткая команда: «В ружье!»
От школы, в которой учился Костя, остался лишь Скелет: окна выбиты, крыши нет, потолки обвалились. Вместо дверей — черный зев, дышащий гарью. В школе, как и во всем городе, хозяйничал пожар: кажется, все, что могло гореть, — сгорело, и тем не менее огонь все еще разгуливал по развалинам.
Не задерживаясь у школы, Костя пошел на Тургеневскую. Но где же она? Ни домов, ни оград, ни деревьев. Сплошные развалины…
От слабости закружилась голова. Воды хотя бы глоток, но где ее взять? И тут Костя вспомнил, что прошли уже сутки, как он ушел из госпиталя и ничего не ел…
Где-то между заводами загрохотали пушки. «Это наверняка по фашистам. Вот молодцы наши, и как здорово бьют. Ладно, покажусь артиллеристам. Хватит прятаться. Скажу, что к отцу пришел, и отвяжутся, а если добрые, то покормят и покажут, где папин полк».
Однако попасть к артиллеристам Косте не удалось. Едва он добрался до территории завода «Красный Октябрь», как попал под обстрел вражеских минометов. На заводской территории вспыхнула нефть. Огонь, взвиваясь, хватался за тучи. В эти минуты черные развалины начинали шевелиться, а тени заводских труб то падали под ноги, то, как огромные удавы, уползали в темноту.
Эта ночь показалась Косте бесконечной. Прятаться в темноте — страшно, быть на освещенных местах — опасно. В догорающие дома падали снаряды, и оттуда, точно вулканы, извергались столбы огня, затем с неба долго валились искры. Боясь наступить босыми ногами на горячие угли, Костя подолгу стоял на одном месте. Он уже не верил, что когда-нибудь выберется из этих развалин.