На горах. Книга Первая

Мельников-Печерский Павел Иванович

— С тетей-то и дома насиделась бы, — молвил Марко Данилыч. — Коль на месте сидеть, так незачем было и на ярманку ехать… Не на то привезена, чтоб взаперти сидеть. Людей надо смотреть, себя показывать.

— Что мне показывать себя? Узоры, что ли, на мне? — улыбнулась Дуня.

— Как зачем? — тоже улыбнулся Смолокуров. — Знали бы люди да ведали, какова у меня дочка выросла: не урод, не ряба, не хрома, не кривобокая.

— Чтой-то ты, тятенька? — зардевшись, молвила Дуня. — Нешто ты меня, ровно товар какой, привез на ярманку продавать?..

— А почем знать, что у нас впереди? — улыбнулся

Марко Данилыч. — Думаешь, у Макарья девичьего товара не бывает? Много его в привозе… Каждый год со всех концов купецких девиц возят к Макарью невеститься.

Поникла Дуня головкой и, глубоко вздохнув, замолчала.

— Отовсюду купцы дочерей да племянниц сюда привозят, — шутливо продолжал Смолокуров. — И господа тоже; вот и я тебя привез… Товар у меня без обману, первый сорт!.. Глянь-ка в зеркало — правду ль я говорю?..

Кто-то кашлянул в соседней горнице. Выглянул туда Марко Данилыч.

— Добро пожаловать, — весело сказал он. — А мы еще за чаем. С дороги, должно быть, долгонько, признаться, проспали… Милости просим, пожалуйте сюда!

И ввел Петра Степаныча в ту комнату, где Дуня с Дарьей Сергевной за чаем сидели.

Обе встали, поклонились. Дуня вспыхнула, но глаза просияли. Дарья Сергевна зорко на нее посмотрела.

— Садитесь-ка к столику, Дарья Сергевна, да чайку плесните дорогому гостю. Подвинь-ка, Дунюшка, крендельки-то сюда и баранки сюда же. Аль, может быть, московского калача желаете? — ласково говорил Смолокуров, усаживая Петра Степаныча.

— Напрасно беспокоитесь, — отвечал Самоквасов, — я уж давно отпил.

— От чаю, сударь, не отказываются, — молвил Марко Данилыч, — особенно здесь, у Макарья. Здесь весь самый главный чайный торг. Ну как дела? Расторговались ли?

— Да ведь я без дела здесь. Марко Данилыч, так попусту проживаю. Покамест не отделен, делов своих у меня нет, и за чужими напоследях что-то неохота и время-то терять.

— Не чужие, кажись бы, дела-то? — молвил Марко Данилыч.

— В Ярославле последнюю дядину порученность выполнил, — такой у нас уговор был, — ответил Самоквасов.

— Раздел-от скоро ли? — немножко помолчав, спросил Марко Данилыч.

— Да вот после Макарья, — ответил Петр Степаныч. — Сведет дядя годовые счета, тогда и разделимся.

— Тимофей-от Гордеич приедет на ярманку?

— Ко второму спасу, — нехотя ответил Петр Степаныч. — Нельзя ему не приехать, расчеты тоже надо свести, долги кой-какие собрать.

— Платежи-то, говорят, ноне будут тугоньки, — заметил Смолокуров.

— Толкуют, что не больно подходящие, — рассеянно отозвался Самоквасов.

— А покончивши с дяденькой, как располагаете?.. Рыбкой не займетесь ли? — с улыбкой спросил гостя Марко Данилыч.

— Не знаю еще как вам сказать… Больно уж вы меня тогда напугали, в Комарове-то, — ответил Петр Степаныч. — Не совладать, кажись, с таким делом… Непривычно…

— Напрасно так говорите, — покачивая головой, сказал Смолокуров. — По нонешнему времени эта коммерция самая прибыльная — цены, что ни год, все выше да выше, особливо на икру. За границу, слышь, много ее пошло, потому и дорожает.

— Рыбы-то, сказывают, меньше стало, — заметил Петр Степаныч. — Переводится. Пароходы, что ли, ее, слышь, распугали.

— Как

на это сказать? — раздумчиво отозвался Марко Данилыч. — Красной рыбы точно что меньше стало. От пароходов ли это, от другого ли чего — бог ее знает. А частиковой не выловишь. От Царицына по воложкам да по ильменям [54] страсть ее что, а ниже Астрахани и того больше. У меня хоть на ватагах взять — ловы имею большие, а разве с осетра аль с белужины главную пользу получаю? Не было бы частику, все бы рыбное дело хоть брось. Первое дело судак, да еще вот бешенка пошла теперь в ход [55] . Вечор справлялся, красной рыбы: осетра, белуги, севрюги, да икры с балыками все-то сот на шесть тысяч на Гребновской наберется, а частику больше трех миллионов.

54

Воложка — рукав Волги. Ильмень — озеро, образующееся от разлива вешней воды, с берегами, поросшими камышом, тростником и мокрою порослью. Озером на низовье Волги зовут только соленое, пресноводному имя — ильмень.

55

Рыба Cyprinus cultratus, иначе «волжская сельдь». Ее множество. Прежде считали рыбу эту вредною, стали ловить не больше сорока лет тому назад.

— Все это так… Однако ж для меня все-таки рыбная часть не к руке, Марко Данилыч, — сказал Самоквасов. — Нет, как, бог даст, отделюсь, так прежним торгом займусь. С чего прадедушка зачинал, того и я придержусь — сальцом да кожицей промышлять стану.

— Заводы-то как поделите? Ведь их в разны руки нельзя, — спросил Смолокуров.

— Как-нибудь да поделим, — молвил Петр Степаныч. — Я и на то, пожалуй, буду согласен, чтоб деньгами за свою часть в заводах получить… Новы бы тогда построил…

— В Казани же?

— Нет, по нонешним обстоятельствам, с салом сходней будет в Самаре устроиться… Кожей, пожалуй, можно на старом пепелище, — ответил Самоквасов.

— Давай бог, давай бог! — радушно промолвил Марко Данилыч. — А по-моему, чего бы лучше рыбная часть… Коммерция эта завсегда с барышом! Право.

— Нет уж увольте, Марко Данилыч, — с улыбкой ответил Петр Степаныч. — По моим обстоятельствам, это дело совсем не подходящее. Ни привычки нет, ни сноровки. Как всего, что по Волге плывет, не переймешь, так и торгов всех в одни руки не заберешь. Чего доброго, зачавши нового искать, старое, пожалуй, потеряешь. Что тогда будет хорошего?

— Ну, как знаете, — с небольшой досадой молвил Смолокуров и, встав со стула, к окну подошел.

— Батюшки светы! Никак Зиновий Алексеич?.. — вскрикнул он, чуть не до половины высунувшись из окошка. — Он и есть! Вот не чаял-то! И, подойдя к двери, кликнул коридорного:

— Слушай-ка, друг любезный, добеги, пожалуйста, до крыльца — тут сейчас купец подъехал, высокий такой, широкоплечий, синий сюртук, седа борода. Узнай, голубчик, не Доронин ли это Зиновий Алексеич. Пожалуйста, сбегай поскорее… Ежели Доронин, молви ему: Марко, мол, Данилыч Смолокуров зовет его к себе.