На горах. Книга Первая

Мельников-Печерский Павел Иванович

— Вся?

— Вся-с.

— Коренная где?

— На шестой белужина с севрюгой, на седьмой осетёр. Икра тоже на седьмой-с, пробойки, жиры, молоки.

— На восьмой значит ворвань?

— Так точно-с.

Замолчали и молча прошли на другую баржу… Набрался тут смелости Василий Фадеев, молвил хозяину:

— Расчету рабочие требуют, Марко Данилыч. Промолчал, ровно не ему говорят, Марко Данилыч.

— Галдят, четвертый, дескать, день простой идет, харчимся, дескать, понапрасну работу у других хозяев упускаем. Опять промолчал Марко Данилыч.

— Говорю им, обождите немножко, вот, мол,

хозяин подъедет, без хозяина, говорю, я не могу вам расчетов дать, да и денег при мне столько не имеется, чтобы всех ублаготворить… И слушать не хотят-с… вечор даже бунта чуть не подняли, насилу улестил их, чтобы хоть до сегодняшнего-то дня обождали.

— Это все судак? — спросил, не слушая Фадеева, Марко Данилыч.

— Так точно-с.

— Зачем ворвань далёко поставили? С того бы краю сподручнее было.

— Не велят-с, — встряхнув волосами, молвил приказчик. — Духу, дескать, оченно много… Железняки, слышь, жалобились [63] .

63

Железный караван становят на Оке рядом с рыбным, невдалеке.

— Гм, — промычал Марко Данилыч. — Не отвалились бы у них носы-то. Тебе бы водяному [64] поклониться.

— Кланялся… Не берут-с, — быстро вскинув глазами на хозяина, молвил приказчик.

— Гм!.. — опять промычал Марко Данилыч. — Покажь-ка сушь-то.

— Мироныч! — крикнул Василий Фадеев ходившему вслед за ними лоцману. — Суши достань из мурьи каждого сорта по рыбине; и судака, и леща, и сазана, и воблы — всего… Да живей у меня!..

Ни слова не молвил, бегом побежал толстый Мироныч, нырнул в мурью и минуты через четыре поднес Марку Данилычу четыре рыбины.

64

Начальник пристани.

Смолокуров молча осмотрел каждую, поковырял ногтями и, отведав по кусочку, поколотил каждой рыбиной о причал [65] баржи, прислушиваясь к звукам.

— Жидка! Плохо сушена, — строго молвил он Василью Фадееву.

— Солнцов [66] мало было, Марко Данилыч, все время дожди шли неуемные! — поникнув головой, отвечал приказчик.

— Солнцов мало! — передразнил его Смолокуров. — Знаю я, какие дожди-то шли!.. Лень! Вот что! Гуляли, пьянствовали! Вам бы все кой-как да как-нибудь! Раченья до хозяйского добра нет. Вот что!

65

Кол на палубе для причала баржи.

66

Солнечного припеку.

— Помилуйте, Марко Данилыч, мы бы со всяким нашим усердием, да не наша вина-с… Супротив божьей воли ничего не поделаешь!..

— Воли божьей тут не было. Лень ваша была, а не божья воля, — сурово молвил Смолокуров, гневно посмотрев

на приказчика. — Про погоду мне из Астрахани кажду неделю отписывали… Так ты не ври.

— Да помилуйте…— начал было совсем оробевший приказчик.

— А тебе бы нишкнуть, коли хозяин разговаривает! — крикнул Марко Данилыч, швырнув в приказчика бывшим у него в руке лещом. — Перечить!.. Я задам вам мошенникам!.. Что это за сушь?.. Глянь-ка, пощупай!.. Копейки на две против других будет дешевле!.. Недобор доправлю — ты это знай!..

— Власть ваша, Марко Данилыч, — дрожащим голосом проговорил приказчик, — а только вот, как перед самим истинным богом, мы тут нисколько не причинны.. Хоша весь караван извольте обойти — у всех сушь жидковата, твердой в нынешнем году нигде не найдете.

— И обойду, и посмотрю, и на весах прикину, и свою и чужую, — гневно говорил Смолокуров. — А уж копейки разбойнику не спущу… Знаю я вас, не первый год с вами хоровожусь!.. Только и норовят, бездельники, чтобы как ни на есть хозяину в шапку накласть…

Замолчал приказчик. По опыту знал он, что чем больше говорить с Марком Данилычем, тем хуже. Примолк и Марко Данилыч. Обойдя восьмую баржу, спросил он.

— У других продавали?

— Перед постом с ореховских баржей саму малость свезли соленого… Лодок с пяток… В лавки на ярманку брали да в Обжорный ряд.

— Почем?

— Таят-с. Уж я было пытал спрашивать — не сказывают.

— Узнать! — повелительно молвил Смолокуров.

— Не скажут-с.

— А ты кого ни на есть из ихних приказчиков в трактир сведи да чайком попой, закуской угости, — приказывал Марко Данилыч. И, вынув из бумажника рублевую, примолвил: — Получай на угощенье!..

С кислой улыбкой принял приказчик рублевую. Цены-то ореховские он уже знал, но не сказал хозяину, чтоб хоть рублишком с него поживиться. «С паршивой собаки хоть шерсти клок», — думал Василий Фадеев, кладя бумажку в карман.

— Ко мне на квартиру зайди, расценочну ведомость дам, — молвил Смолокуров. — Да чтоб никто ее не видал… Слышишь?

— Слушаю, Марко Данилыч, — отвечал приказчик.

— Эй ты! — крикнул Смолокуров стоявшему вблизи рабочему. — Пробеги на перву баржу, молви гребцам, косную-то сюда бы подвели, да трап притащи.

Видя, что хозяин сбирается уехать, трое рабочих робко подошли к нему и, низко поклонясь, стали.

— Чего вам? — угрюмо спросил их Марко Данилыч.

— До вашей милости, — робко заминаясь, проговорил стоявший впереди рослый, молодой, чуть не дочерна загоревший парень в синей пестрядинной рубахе с расстегнутым воротом.

— Ну?

— Расчетец бы нам, — проговорил загорелый парень.

— Тебя как звать-то? — почти ласково спросил его Марко Данилыч.

— Сидором.

— По батюшке как?

— Аверьянов.

— Здешний аль низовый?

— Сызранский. Села Елшанки.

— Так… Знаю я вашу Елшанку — село хорошее.

— Живет, — молвил загорелый парень.

— А ты откудова? — обратился Марко Данилыч к приземистому, коренастому пожилому рабочему, весело глядевшему на него своими маленькими серенькими глазами.

— Мы-то? Мы здешни, Балохонского уезда, из-под Городца, — Кобылиху деревню слыхал?

— Нет, не слыхал, и зовут-то тебя как?

— Меня-то?.. А Карп Егорыч.