На горах. Книга Вторая
Шрифт:
— Да не в том дело, — прервала ее Аграфена Петровна. — Пошла ли бы ты за Петра Степаныча? Вот о чем я тебя спрашиваю… Пожалей ты его… Он, бедняжка, теперь сам не свой, от хлеба даже отбился. Мученик, как есть мученик… Что ж ты скажешь мне? Пошла бы?
Крепко прижалась Дуня лицом к плечу подруги и чуть слышно прошептала ей:
— Что ж нейти, коли есть на то воля божия… И, сказавши, громко зарыдала.
— Так я скажу ему. Поскорей бы уж делу конец… Что томить его понапрасну? — молвила Аграфена Петровна.
— Ах нет, Груня, не говори, —
— Ежели станем молчать, ни до чего не домолчимся, — сказала Аграфена Петровна. — Непременно надо вам переговорить друг с другом, а там — что будет богу угодно.
— Ах, нет!.. Нет, ни за что на свете! У меня и слов не достанет, — вскликнула Дуня.
— Так ин вот что сделаем, — сказала Аграфена Петровна. — Так и быть, хоть я еще и молода, пойду в свахи. Потолкую с ним, а потом и с тобой слажу. Ладно ли будет?..
— Не знаю. Делай как лучше, — чуть слышно прошептала Дуня.
И всю ночь после того глаз не могла сомкнуть она, думы так и путались у ней на уме. А думы те были все об одном Петре Степаныче, думы ясные и светлые. Тут вполне сознала Дуня, что она полюбила Самоквасова.
Заснула только под утро, и во сне ей виделся только он один.
Утром Аграфена Петровна передала Петру Степанычу, что Дуня не прочь за него идти. Он так обрадовался, что в ноги молодой свахе поклонился, а потом заметался по горнице.
— Так и быть, сведу вас, — сказала Аграфена Петровна, — только много с ней не говорить и долго не оставаться. Ведь это не Фленушка. Робка моя Дуня и стыдлива. Испортите дело — пеняйте на себя. Сама при вас буду — меня во всем извольте слушаться; скажу: «довольно» — уходите, скажу: «не говорите» — молчите.
Вечером, когда Дуня с Аграфеной Петровной сидели вдвоем, вошел к ним Петр Степаныч. Не видавши целый день Дуни, он низко ей поклонился, а она ответила едва заметным поклоном. Все трое молчали.
— Я, Петр Степаныч, по вашей просьбе, говорила с Дуней насчет ваших намерений, — начала Аграфена Петровна. — Вот она сама налицо, извольте спрашивать, как она думает.
Неровной, медленной поступью подошел Самоквасов к Дуне. Хочет что-то сказать, да слова с языка не сходят. Сам на себя дивится Петр Степаныч — никогда этого с ним не бывало. Нет, видно, здесь не Каменный Вражек, не Комаровский перелесок.
— Да говорите же! — вскликнула с нетерпеньем Аграфена Петровна.
Оправившись от смущенья, тихим, взволнованным голосом, склонив перед Дуней голову, сказал он:
— Ежели не противен… не откажите… явите божескую милость… Богом клянусь — мужем добрым буду, верным, хорошим.
У Дуни в глазах помутилось, лицо вспыхнуло пламенем, губы судорожно задрожали, а девственная грудь высоко и трепетно стала подниматься, потом слезы хлынули из очей. Ни слова в ответ она не сказала.
— Согласны ль будете выйти, Авдотья Марковна, за меня? — спустя немного промолвил Петр Степаныч. Дуня через силу прошептала:
— Да.
— Ну и слава богу, — радостно
— На одну минутку, — не помня себя от восторга, вскликнул Самоквасов и вынул из кармана дорогое кольцо. — Так как вас, Авдотья Марковна, Аграфена Петровна сейчас назвала моей невестой и как я сам теперь вас за невесту свою почитаю, то нижайше прошу принять этот подарочек. Дуня не брала кольца.
— Возьми, Дунюшка, — молвила Аграфена Петровна. — Так водится.
Нерешительно и робко протянула Дуня руку. Петр Степаныч положил в нее подарок.
— Теперь ступайте с богом, Петр Степаныч, оставьте нас, — промолвила Аграфена Петровна. Самоквасов молча повиновался.
На другой день рано поутру Аграфена Петровна послала нарочного с письмом к Патапу Максимычу. Она просила его как можно скорей приехать в Вихорево. Чапурин не заставил себя долго ждать — в тот же день поздним вечером сидел он с Груней в ее горнице.
— Что случилось? Зачем наспех меня требовала? — спрашивал он.
— Худого, слава богу, не случилось, а хорошенького довольно, — ответила Груня. — Так как ты, тятенька, теперь и защитник и покровитель сиротки нашей, почитаешь ее за свою дочку, так я и позвала тебя на важный совет. Самой одной с таким делом мне не справиться, потому и послала за тобой.
— В чем дело-то? — спросил Чапурин. — Что тянешь? Скорей да прямей говори.
— Видишь ли, тятенька, дней пять тому назад приехал к нам в гости Самоквасов Петр Степаныч, — молвила Аграфена Петровна. — Дуня крепко ему приглянулась.
— Это я еще у Колышкиных приметил, — сказал Патап Максимыч. — Еще что?
— А еще то, что вечор Дуня согласилась замуж идти за него, — сказала Аграфена Петровна. — Покамест об этом мы только трое знаем: жених с невестой да я. Что ты на это скажешь?
— Что сказать-то? Дело доброе, — молвил Патап Максимыч. — Девица она умная, по всему хорошая, и его из хороших людей не выкинешь. Заживут, бог даст, припеваючи. Помнишь, я еще тогда, как только помер Марко Данилыч, говорил, что при ее положении надо ей скорее замуж идти. Ведь одна как перст… Доброе дело затеяно у вас, доброе… Был он прежде забубенным ветрогоном, проказил на все руки, теперь переменился, человека узнать нельзя. А как женится, еще лучше будет.
— Присватался бы какой-нибудь негодный парень к Дунину миллиону, ну и мучься она с ним до гробовой доски. Что тут хорошего-то? А пожалуй, и такой бы хахаль навернулся, что обобрал бы ее до ниточки, да и бросил, как вон Алешка Лохматый Марью Гавриловну обобрал да бросил. Этот женится не на деньгах — у него двести тысяч в кармане. Нет, вашего дела охаять нельзя, хорошее, очень даже хорошее дело. Одобряю.