На горах. Книга Вторая

Мельников-Печерский Павел Иванович

Целый почти день разъезжал Марко Данилыч взад и вперед по Гребновской, а все-таки подписных денег не собрал. И Седов и Сусалин только половину отдали, а их подписки были самые крупные.

Посчитал собранные деньги Марко Данилыч, тридцати тысяч нет. Что делать, как извернуться? В банке заложить товар, да когда-то еще из банка-то приедут его смотреть, а деньги нужны через двое суток. Поехал по должникам — шестьдесят тысяч должны были они ему выплатить, но до срока платежа еще месяц оставался. Христом богом просит, молит их, кланяется, унижается, чуть не плачет

и всеми святыми заклинает поплатиться раньше срока. Пошел даже на скидки было — пять, потом десять копеек с рубля скидывал, только ради господа уплатите хоть часть…

И рады бы должники на такую сделку идти, да ни у кого нет в сборе наличных. Пустились должники рыскать по ярманке денег искать, нашли самую малость. Ярманка была безденежная, только что начиналась, платежей никто еще не получал, свободных денег ни у кого не было. Измучился Марко Данилыч, измучились и должники его, а все-таки недоставало на расплату с зятьями Доронина.

На другой день рано поутру подплыл Марко Данилыч к доронинскому каравану и крикнул громким голосом: — Есть ли из хозяев кто?

— Есть, — отвечал с палубы рабочий.

— Который?

— Дмитрий Петрович.

«Этот помягче будет, скорей Меркулова даст отсрочку, — подумал Марко Данилыч. — Он же, поди, не забыл, как мы в прошлом году кантовали с ним на ярманке, и ужинали, бывало, вместе, и по реке катались, разок согрешили — в театр съездили… Обласкан был он у меня… Даст, чай, вздохнуть, согласится на маленькую отсрочку!.. Ох, вынеси, господи!» — сказал он сам про себя, взлезая на палубу.

А на барже снял шапку и три раза набожно перекрестился.

В просторной каюте, по убранству во всем походившей на торговую контору, Веденеев встретил радушно Марко Данилыча.

— Сколько лет, сколько зим! Как поживаете? Авдотья Марковна как в своем здоровье?

И засыпал Марка Данилыча вопросами, усадил его в мягкое кресло, чаю подать приказал, любезен был с гостем, как нельзя больше.

Отлегло от души у Марка Данилыча. «С этим, бог даст, сладим», — подумал он.

— Так вы нашим покупателем стали, Марко Данилыч, — подавая стакан лянсина, с веселой улыбкой сказал Веденеев. — Да еще покупатель-от какой?.. Главный… единственный даже!..

— Привел господь и с вами, Дмитрий Петрович, делишки завести, — потирая руки, отвечал Марко Данилыч. — Напредки просим не оставить. А я ото всей души и во всякое время желаю вашим покупателем быть… Условийца только стеснительны. Так я думаю, что, сколько ни стоит Макарьевская ярманка, таких условий на ней никогда не бывало…

— Чем же тяжелы-то? — спросил Веденеев.

— Как же? Помилуйте! Слыхано ль по всей нашей коммерции, чтобы две трети платежа наличными сейчас на стол выкладывать? — сказал Смолокуров.

— А слыхано ли, Марко Данилыч, чтобы рыбу где-нибудь так дешево покупали? — молвил Веденеев.

— Это расчет особливый, Дмитрий Петрович. В цене хозяин волен, а в торговых порядках ему воли нет, — заметил Марко Данилыч.

— Дело добровольное: хотите берите, не хотите — просить не станем, — с улыбкой молвил Веденеев.

— Конечно,

в этом спору быть не может, — сильно нахмурясь, отозвался Марко Данилыч. — Только послушайте вы меня, Дмитрий Петрович. Жизнь моя, вы сами знаете, не коротенькая. Чего, живучи на свете, не навидался я, вот уж именно, как пословица молвится: «И в людях живал, и топор на ногу обувал, и топорищем подпоясывался». Так я, по моей старости и опытности, скажу вам, Дмитрий Петрович: старые обычаи проставлять не годится — наши отцы, деды, прадеды не глупее нас с вами были, а заведенных порядков держались крепко. С умом, значит, делали. И по писанию выходит то же. Сказано: «Горе народу, иже отеческая предания преставляет». Где, сударь Дмитрий Петрович, новизна, там и кривизна. Поверьте мне — недаром дожил я до седых волос.

— Да нельзя же ведь, Марко Данилыч, и старым-то одним жить, — сказал Веденеев. — Времена и лета переходчивы. Что встарь бывало хорошо, то в нови зачастую никуда не годится.

— А все-таки не след ломать старое, — молвил Марко Данилыч. — Крой новый кафтан, да к старому почаще прикидывай, а то, пожалуй, не впору сошьешь.

Ничего на то не ответил Веденеев. Смолокуров меж тем вынул узелок из кармана, развязал его и подал пачки ассигнаций.

— Должок припас, — сказал он. — Извольте сосчитать и расписочку, как водится.

— Какой вы поспешный! — улыбнувшись, молвил Веденеев. — Срок-от ведь завтра еще…

— Не опоздано, значит, — сказал Марко Данилыч, смакуя лянсин. — Чаек-от новый, видно, купили? — спросил он.

— Где ж еще нового теперь достать? — развязывая пачки, сказал Дмитрий Петрович. — У кяхтинских дела еще не начинались. Это прошлогодний чай, а недурен; нынешний, говорят, будет поплоше, а все-таки дороже.

Не слыхал, — промолвил Марко Данилыч и снова принялся за стакан. Веденеев продолжал деньги считать.

— Семьдесят пять тысяч? — сказал Дмитрий Петрович, вопросительно посмотрев на Смолокурова.

— Семьдесят пять, — подтвердил тот.

— Двадцать пять завтра додадите?

Постараюсь, — сказал Марко Данилыч, — Признаться, и наличности таких денег теперь при себе не имею, да не знаю, буду ли и завтра иметь, — дружески улыбаясь, прибавил он. — Теперича не то что двадцати пяти тысяч — ста рублей во всей ярманке не сыщете на самый короткий срок. Такое безденежье, что просто хоть волком вой…

— Да, — сказал Веденеев. — Денег на ярманке в самом деле недостаточно.

— Так я уж вам векселя принес, — кладя на стол три векселя, сказал Смолокуров. — Водопьянова на десять тысяч. Столбова на пять, Сумбатова на пять. Останные пять тысяч до спуска флагов, пожалуйста, обождите.

Взглянул Веденеев на векселя и сказал Смолокурову:

— Мы с Никитой Федорычем решили вести дела безо всякого кредита, на чистые. Сами не будем векселей давать и от других не станем брать. Спора нет, эти векселя надежные — и Столбов и Сумбатов люди крепкие, об Василье Васильиче Водопьянове и говорить нечего, да ведь уплата-то по их векселям после спуска флагов.