На горе Четырёх Драконов
Шрифт:
Яшка привык к людям, любил находиться в их обществе. Его часто приводили в лабораторию, в клинику, Там проделывали нередко не совсем приятные вещи. Например, туго стягивали руку полоской тёмной материи, и несколько секунд Яшка должен был лежать неподвижно, пока люди что-то записывали. Он ведь не знал, что ему измеряют кровяное давление, и очень не любил лежать неподвижно, распростёртый на особом креслице. Иногда ему клали под мышку какие-то стеклянные палочки и строго следили, чтобы он не разбил их. Всё это было неприятно и скучно. Но зато какие вкусные вещи он получал потом!
Он возвращался из клиники, пряча лакомства за щекой, в особом мешочке, который есть во рту у многих обезьян и служит им маленькой кладовой.
Больше
Но настал день, в который Яшка осуществил своё горячее желание. Солнце уже падало в море, окрашивая небо в розовый цвет, когда Яшка закончил проделывать дыру в сетке. Он не воспользовался свободой сразу, как обычно. Наверно, он понимал, что в эти сумеречные часы по питомнику ходят ещё научные сотрудники. Он подождал, пока всё стихнет, станет темно, и только тогда осторожно спрыгнул на дорожку. От удовольствия он даже открыл зубастую пасть. Всё тихо, никого нет, и можно вволю побегать. Крадущимся шагом он двинулся вперёд.
Внезапно впереди показалась чья-то фигура. Секунда — и Яшка уже был на верхушке самого большого дерева, притихший и насторожённый. Сторож услышал шорох, поднял голову, вгляделся в темноту, но, никого не заметив, прошёл дальше. Яшка слез с дерева и зашагал вперёд. Что-то забелело сквозь стволы деревьев. Это было здание одного научного института, расположенного рядом с питомником.
Яшка осторожно подошёл к дому, заглянул в открытое окно. Глаза его заблестели. Комната была пуста, и кругом — на полках, на шкафах, на столах — стояли заветные пробирки, колбы, стаканчики, до которых он так долго и безуспешно добирался. Яшка прыгнул в окно и, тихонько повизгивая от удовольствия, принялся за свою разрушительную работу. Он складывал стаканчики и колбы в длинные звонкие пирамиды, потом швырял все эти пирамиды на пол, с наслаждением вслушиваясь в звон стекла. Схватив валяющийся в углу веник, он, подражая движениям уборщицы Фени, сметал в угол обломки, потом снова разбивал колбы и мензурки. Груда стеклянного лома всё росла. И когда уже нечего было бить, Яшка принялся рвать на мелкие куски книги, тетради, блокноты с записями, которые лежали в шкафах. Всегда такой осторожный, он даже не заметил, что рассвело и солнце впустило золотые зайчики в лабораторию. Он рвал бумагу, мотая головой, подпрыгивая, носясь как угорелый по столу, стульям, шкафам, полкам…
Тем временем в питомнике заметили исчезновение Яшки. Его искали, ласково звали, думая, что он бродит где-нибудь неподалёку, но беглеца нигде не нашли.
…Яшка не услышал, как повернулся ключ в дверях и на пороге появилась лаборантка. Секунду они стояли лицом друг к другу: сердитый Яшка и худенькая девушка в белом халате. Яшка сразу догадался, что пришла хозяйка комнаты, которая вправе отнять у него все игрушки. Он угрожающе заворчал, девушка вскрикнула и захлопнула дверь. А Яшка принялся доламывать то, что не успело попасть в его руки.
Работники института побежали в питомник. Через некоторое время заведующий питомником заглянул в окно. Он увидел Яшку, который сидел на столе, обнимая руками большой стеклянный шар. Шар был наполнен водой, и Яшке трудно было поднять его и стукнуть об пол. Он тужился изо всех сил.
— Яшка! — грозно сказал заведующий. — А ну, иди сюда, негодяй!
Яшка любил заведующего и не смел ослушаться его. Он пискнул, осторожно отодвинул шар и медленно подошёл к окну. В руках у заведующего не было на этот раз ни морковки, ни конфеты, и Яшка понимал, что сейчас ему не дадут лакомства. Он, дрожа, опустил голову и визжал, как напроказивший ребёнок. Заведующий взял его за руку и повёл по дорожке. Сотрудники института
— Вот узнаешь, как бегать по лаборатории! — строго сказал ему заведующий питомником. — Что нам теперь из-за тебя сделают?
На следующий день питомник получил счёт. Пришлось заплатить за всё: и за разбитую посуду, и за порванные тетради. А слесарь питомника двое суток возился в разрушенной лаборатории, припаивая стеклянный шар, который Яшка оторвал от стойки.
Это старая история, но о ней помнят в питомнике, и за Яшкой навсегда укрепилась насмешливая кличка «Лаборант».
Воровка Сирень
Сирень, большая рыжеватая обезьяна, убежала из вольеры. Она была очень упрямая и не подошла к служительнице тёте Маше, которую любила и к которой ласкалась, когда та давала ей еду. На этот раз, как тётя Маша ни старалась подманить к себе Сирень, ничего не получилось. Она отвернулась и от соблазнительной морковки, и от конфет — она хотела полной свободы. Тогда решили её не трогать. Обезьяна не опасная; побегает, побегает, захочет есть и вернётся. И бежать-то ей некуда: так и будет тут же в саду, на горе.
Первые два дня Сирень наслаждалась свободой: лазила по деревьям, вечером бродила по дорожкам, убегая от сторожей. Но на третий день ей стало скучно: и поиграть не с кем, и повозиться не с кем.
Рано утром она подошла к маленькому домику, который стоит в тени среди больших деревьев. Сирень заглянула в окна и увидела, что в домике живут совсем маленькие обезьянки в стеклянных клетках-кроватках. Сирень не знала, что это обезьяньи ясли и что сюда помещают обезьянок, которых матери не могут сами кормить из-за болезни или ещё по каким-нибудь другим причинам. Сирень долго наблюдала, как няни поят обезьянок молоком из бутылочек, дают им в рот круглые пустышки с привязанными к ним голубыми ленточками. Ей очень захотелось поиграть с такой пустышкой и выпить молока. Она подождала, пока малышей вынесли на улицу гулять в тех же стеклянных клетках, Когда няни ушли убирать комнаты, Сирень подкралась к одной обезьянке. Та сидела, кутаясь в ватную перинку-одеяльце, которое лежит в каждой клетке. Сирени захотелось поближе рассмотреть эту перинку, и она протянула руку, но обезьянка запищала и, прижимая одеяльце к груди, забилась в самый угол. Тогда Сирень пропихнула пальцы в отверстие между полом и дверцей клетки и грубым рывком вытащила одеяльце.
Обезьянка отчаянно запищала, и на шум выбежала няня. Она успела вырвать одеяльце у Сирени, и та, ворча, уселась на дерево, неотрывно следя за всем, что происходило в яслях.
Когда утих переполох, вызванный вторжением неожиданной гостьи, обезьянки успокоились и няни снова ушли в помещение, Сирень предприняла вторую вылазку. На этот раз она украла одеяльце уже в двух клетках. Поднялся невообразимый шум. Няни погнались за воровкой, и тогда Сирень, чувствуя, что ей сегодня не удастся поиграть, залезла на вершину самого высокого дерева и, точно флаги, победно вывесила на ветвях украденные одеяльца.
Весь следующий день няни не давали Сирени приблизиться к малышам, которые очень волновались и кричали, завидев Сирень. Они боялись, что она опять отнимет у них одеяльца.
А Сирень ещё не успокоилась. Когда малышей внесли в дом и няни готовили им ужин, Сирень подкралась к окну и одним яростным движением разорвала сверху донизу марлевую занавеску.
Вздыхая и сердясь, няни зашили занавеску, но через час Сирень разорвала вторую, потом третью. Это длилось целые сутки: служительницы зашивали занавески, Сирень рвала их. Так она объявила войну питомцам яслей, которые не хотели играть с ней. На третий день Сирень поймали и водворили на место.