На грани мировой войны. Инцидент «Пуэбло»
Шрифт:
И все-таки — почему Ким решил поступить с Лаком столь варварски — отрезать голову? Спустя годы он признает это ошибкой. Но тогда Ким Ир Сен был заворожен успехами вьетнамских повстанцев. Однако в Пхеньяне совершенно не учитывали, что политическая обстановка в Южной Корее совсем иная, чем во Вьетнаме, и что население Юга отнюдь не готово выступить против своего правительства с оружием в руках. На южнокорейскую территорию стали забрасываться обученные на Севере «партизанские» группы. Северокорейская верхушка приняла желаемое за действительное. В КНДР просто не верили, что Юг экономически уже опередил Север. Ким всерьез воспринял тогдашнюю воинственную демагогию Пекина: «Третья мировая война будет
…Днем спецназовцы 124-й диверсионной бригады скрывались в лесистых горах, ночами двигались к столице Юга. 19 января диверсанты случайно наткнулись на местных лесорубов. В другое время их бы тут же вырезали. Но командир отряда, видно, уже предвкушал себя национальным героем, — ведь в результате их героической миссии родина вот-вот воссоединится, — и не поднял руку на угнетенных братьев по классу. Лесорубов отпустили под честное пролетарское слово никому не рассказывать о встрече. Ноте оказались законопослушны. Армию и полицию Южной Кореи немедленно привели в повышенную боеготовность, усилили охрану стратегических объектов. Северокорейские лазутчики этого знать не могли. Выйдя на окраину Сеула, диверсанты построились в колонну по два и совершенно открыто двинулись к центру города.
Полицейский патрульный у Голубого дворца вступил в разговор с командиром отряда и, сразу почуяв неладное, попытался выхватить пистолет. У северян сдали нервы, и они первыми открыли огонь. Нападавших рассеяли и две недели вылавливали в лесах. Большую часть диверсионной группы перебили. Из 31 участника рейда уйти удалось только двоим. Один впоследствии станет генералом на Севере, другой — священником на Юге… Спецназ бригады № 124 научили дорого отдавать жизни за «Железного маршала» — на 28 трупов северян у южной стороны вышло 68 погибших и 66 раненых.
Коммандера Ллойда Бучера никто не поставил в известность об инциденте в Голубом дворце. Все, что сообщили на «Пуэбло», — счет последних матчей Национальной баскетбольной лиги.
«ФОРЕЛЬ» ИЗ ПОМОЙНОЙ ЯМЫ
Ральф Макклинток с трудом вспоминает свой первый день в пхеньянской тюрьме. Запомнились не образы, а ощущения. Доминировало щемящее чувство тревоги, исходившее от темного каменного здания. Сколько в нем было этажей, три или четыре? Воспоминания смазаны криками, пинками, ударами прикладов. Из глубин сознания то всплывает на свет, то вновь погружается в темноту широкий и длинный коридор, в котором множество обитых железом дверей. Тусклый свет нескольких маленьких лампочек — голых, без плафонов. Каменные стены, бетонный пол. Сложный запах… прелое сено в смеси с нечищеным гальюном. Камера, узкая и длинная, как труба — три метра на семь, очень высокий сводчатый потолок. В камере четыре низкие и очень короткие для рослых американцев койки — длиной чуть больше полутора метров! Подушка и матрас набиты рисовой соломой, одеял нет. Грязные беленые стены, малюсенькое оконце под потолком заклеено газетой. Паровой радиатор больше шипит, чем греет.
Филенчатая деревянная дверь с открытой фрамугой наверху.
«Боже мой, — с ужасом думал Макклинток. — Кошмарный сон, а я не могу проснуться. Кто эти парни со мной? Надо взять себя в руки, но я так устал… Мы же должны возвращаться в Японию. Господи, как холодно! 18 долгих дней я спал всего несколько часов в сутки. Никогда не встречал более отвратительной посудины, чем этот ржавый “Пуэбло”. Команда, собранная по принципу “возьми,
Парни вокруг все еще в корабельной одежде — одни в грязных спасательных жилетах, другие в одних майках, кто-то в окровавленной рубахе, подол которой обгорел… Раненые громко кричали от боли. По коридору проносились неприятельские солдаты, было слышно, как кого-то избивали ногами, раздавались крики на корейском языке: «Ат-суки!» — черт знает, что это значило! Из соседней камеры доносился чей-то жалобный плач «Бенчжо, бенчжо», потом множество глухих ударов — и больше никто не кричал «Бенчжо»… Постоянные вопли и корейская тарабарщина, стук тяжелых армейских сапог по бетону, хлопанье дверями — они идут сюда? Не нашлось смельчаков притронуться к койкам или выглянуть во фрамугу, чтобы посмотреть — что происходит…
Вместе с Ральфом в комнате еще трое. Джим, Майк и Джон. Моториста он знал, а других двоих только видел. Они были «спуки», белая кость, существовали как бы отдельно от экипажа. Все очень напуганы и не понимали, что происходит. Руки плохо слушались: онемели от веревок, завязанных на запястьях в течение 15 часов. Всех мучила жажда, без питья почти сутки. Стали разбираться, кто старший по званию. Оказалось, в камере два старшины 1-го класса. Сидя на койках, обсуждали «Код поведения» — решили не говорить корейцам ничего. «Слухачи» переживали, что послужные списки экипажа остались на корабле. Их никто не уничтожил, и скоро корейцы разберутся, кто из них есть кто.
Дверь с грохотом распахнулась, быстро вошли два офицера с пистолетами в кобурах на поясе и два конвоира с советскими автоматами наизготовку, выкрикивая на ломаном английском:
— Грязные шпионы, вы будете расстреляны!
И так же удалились быстро и с грохотом. Наверное, заключили американцы, хлопать дверями корейская национальная черта.
Прошло несколько часов, давно бы пора в туалет, но никто не знал — как попросить об этом? Корейцы по-прежнему увлеченно занимались мордобоем в коридоре и камерах.
Дверь снова распахнулась настежь, на пороге появился офицер в сопровождении двух солдат. Английский язык офицера ужасен, на грани абракадабры:
— Вы должны быть правдивы и честно сознаться в страшных преступлениях, совершенных вами против народа Северной Кореи.
Пленников снова оставили одних — видимо, чтобы не мешать осознанию тяжести содеянного. Внезапно за дверью раздался какой-то нехороший металлический лязг. Неужели их закуют в кандалы? По-прежнему нет смелых, чтобы выглянуть в коридор.
— Еда!
С этими словами в камеру вошли уже побывавшие здесь военные, они привели за собой двух женщин в армейской форме. Мешковатые гимнастерки, грубошерстные юбки, безобразные солдатские ботинки. Поставив на стол подносы с пищей и заварными чайниками, женщины смотрели на американцев так, будто те только что убили их новорожденных детей. Офицер показал жестами: «Берите подносы и ешьте». Надо бы поблагодарить, но как? Кто-то поклонился и брякнул по-японски:
— Домо аригато!
Это была очень опрометчивая благодарность. Пленники еще не в курсе, что на все японское в этой стране наложено табу. Нация Ниппон — самый лютый враг. Даже море, в котором их задержали, запрещено называть Японским. Его принято именовать только Восточным — кстати, в обеих Кореях и до сих пор.