На грани отчаяния
Шрифт:
О жизни в различных лагерях было известно всем. Устьвымьлаг, Китойлаг, Каргопольлаг и множество других представляли собой отдельные управления, жизнь в которых зависела от расторопности и характера начальства. Управления в свою очередь делились на «головные», «командировки», «подкомандировки». Сеть лагерей покрывала весь Союз. Особенно густо было на Колыме, в Якутии, в Архангельской и Вологодской областях. Средняя Азия по количеству лагерей не отставала от северных регионов. Но единственное место, информация о котором была покрыта мраком, - бугановская «дача». Ни один человек не вернулся
Утром надзиратели вывели всех за вахту, где нас ожидал усиленный конвой. В карцере под нарами, с затянутой петлей на шее, осталось лежать бездыханное тело Шрама.
– Куда двигаем, начальник?
– поинтересовался Чума.
– На Кудыкину гору, - с насмешкой огрызнулся начальник конвоя.
– Встань в строй!
– вдруг окрысился он на замешкавшегося Чуму.
Шли весь день. Под вечер остановились на заснеженном берегу какой-то речушки.
– Вот и пришли, - заулыбался начальник.
– Здесь вам покажут, где раки зимуют. И Шрам вам отрыгнется, и все остальные.
Через небольшой мостик навстречу нам, не торопясь, вразвалку, шагали люди с автоматами в военных полушубках, но без погон. Жесткий взгляд исподлобья. Пружинистая походка.
– Привет, начальнички!
– заулыбался Коля. И в тот же момент удар приклада автомата сбил его с ног.
– Весело стало? Сейчас рыдать будешь!
Мгновенный профессиональный прием - и Николай, сложившись пополам, неподвижно застыл на снегу.
– Поздравляю!
– врастяжку манерно произнес один из вновь прибывших конвоиров.
– Поздравляю с благополучным прибытием на «дачу». Поднимайте своего зубоскала - и вперед! И если кто-нибудь из вас откроет свой поганый рот, я всажу ему туда с десяток отличных свинцовых пилюль. Надеюсь, все понятно?
Да, нам стало все понятно. Такую изысканно-издевательскую речь, вместо топорных, коротких фраз мы на зонах еще не слышали. Этих шестерых не сравнить с теми увальнями-надзирателями, которые до сих пор нам встречались. Там жестокость проявлялась от скуки, для самоутверждения, по привычке. Порой она сменялась добродушием, участием, сочувствием. Надзиратели, конвоиры, начальство - все обладали различными чертами характера. Были злые и добрые, глупые и умные, скептики и доверчивые, жадные и щедрые, пессимисты и оптимисты. Здесь все шестеро были одинаковы, как роботы. Беспощадный стальной блеск глаз, уверенная настороженность, моментальная реакция и ничего человеческого.
Подняв Николая, в сопровождении нового конвоя мы побрели по тропинке, протоптанной в тайге. Наши бывшие конвоиры ушли в обратном направлении. По дороге несколько раз встречались пикеты, которые никого не охраняли. Но абсолютно очевидно было, что пришли они сюда не просто погулять в лесу. И на ловцов-охотников за побегушниками мало походили. Экипировка не та. Да и не ходили они по тайге, а чинно располагались по три-четыре человека возле небольших шалашей у костров, провожая нас настороженным взглядом, и лица у них были точно такие же, как у наших конвоиров. Очень странно!
Примерно через час ходьбы показались сторожевые вышки зоны. Все, как и везде. Только нас повели не на вахту, а в административный
В кабинете за массивным столом сидел офицер в форме старшего лейтенанта внутренних войск.
– Привели?
– поднявшись и выйдя из-за стола, спросил он у конвойных.
Полное молчание в ответ. Мы поставили Кольку на ноги и поддерживали его с двух сторон.
Теперь появилась возможность разглядеть легендарную личность, представшую перед нами. Владимир Ильич (!) был человеком среднего роста с покатыми плечами, лет пятидесяти пяти. Огромный живот. Круглое, испитое лицо. Мясистый, с ноздреватой кожей нос. Маленькие, злобные, с хитрецой глазки. Обвисшие щеки. Рот гузкой. Особенно привлекали взгляд его громадные, мощные кулаки, которыми заканчивались короткие руки.
– А с этим, что?
– кивнул он на Кольку.
– Словоохотливый, - односложно ответил начальник конвоя.
– Ну, язычок мы быстро подрежем. Подучите его немного свободу любить, а потом в карцер. Хотя нет… Подождите. Тут ко мне с последнего призыва прислали. Будем проводить воспитательный процесс комплексно. Кузнецов!
– крикнул он, приоткрыв дверь кабинета.
Из коридора вбежал молоденький солдатик лет двадцати.
– Слушаю, товарищ начальник!
– Кузнецов!
– с пафосом начал воспитательную речь Владимир Ильич.
– Заключенные, которые стоят перед тобой, отпетые головорезы. Закон слишком гуманен и не в состоянии повлиять на этих подонков. Расстрел отменен, а исправить их невозможно. Ну, дали им по двадцать лет, а у них и раньше было по двадцать. Им плевать. Они привыкли к зоне и прекрасно чувствуют себя здесь. Они даже смерти не боятся. Мы должны, мы просто обязаны создать им такие условия, чтобы те, кто останется в живых, падали в обморок от страха при одной мысли о возвращении сюда. Ты все понял?
– Так точно, товарищ начальник, - ответил солдатик.
– Тогда начнем практические занятия. Ну-ка вмажь как следует вот этому разговорчивому!
– заулыбался Буганов.
Новоиспеченный надзиратель, переминаясь с ноги на ногу, испуганно хлопал глазами.
– В то время, когда весь наш народ грудью защищал свою Родину, эти мародеры грабили, убивали, насиловали наших жен, матерей, сестер! Бей, гад!
Солдат нерешительно сделал несколько шагов и, подойдя к еле стоящему на ногах Коле, слегка ударил его в левую скулу.
– Разве так бьют?
– возмутился начальник.
– Смотри, как надо!
И мощным ударом громадного кулака в подбородок он отправил в нокаут своего подчиненного. Перевернувшись через голову, солдатик врезался в стену.
В наших рядах произошло оживление. Конвой приподнял автоматы.
– Теперь, надеюсь, ты хорошо стал меня понимать?
– потер Владимир Ильич правую руку.
– Поднимайся! Повторим упражнение!
Ошарашенный солдат, сплюнув кровавый сгусток, с трудом поднялся на ноги, встал в позу и, размахнувшись, со всей силы ударил Колю в солнечное сплетение. Коля сложился пополам.